— Ближе к первому, где сидели секретари ЦК? — невесело пошутил я.
— Я бы не сказал так однозначно, — не откликнулся на шутку Лучинский. — Но в девятый подъезд пропускают всех работников ЦК по их служебным удостоверениям. Это уже кое-что. Раньше вход был воспрещен.
— Петр Кириллович, лично вы уже определились с местом работы?
— Пока нет. Возглавляю ликвидком. Уйду, когда последний работник ЦК будет трудоустроен.
— Куда уйдете?
— Я секретарь ЦК. Меня избирали на пленуме ЦК. Только он правомочен освободить меня от этой должности. Куда — будет видно.
— Как вы считаете, когда будет созван пленум ЦК?
— Не знаю. Секретариат ЦК обратился к президентам Горбачеву и Ельцину о выделении помещения для проведения пленума. Ответ категоричен — нет.
В блокноте сохранилась запись моей беседы с членом ЦК КПСС, секретарем парткома аппарата ЦК КПСС Виктором Рябовым.
— Виктор Васильевич, — спросил я, — ходят слухи, что вы перешли к Юрию Афанасьеву первым проректором Российского государственного гуманитарного университета...
— Да бросьте вы эти выдумки. Я — Рябов, который в течение двенадцати лет был ректором пединститута и университета в Куйбышеве. Так вот, совершенно официально заявляю вам, что работаю профессором МГУ.
— Это верно, что Горбачев перед отъездом в Фо-рос уговаривал вас занять пост секретаря ЦК Компартии России, но вы отказались?
— Действительно, Горбачев просил меня баллотироваться на выборах в секретари ЦК РКП по идеологии. Я отказался. На одной из пресс-конференций я публично заявил, что первый секретарь российского ЦК Иван Полозков — человек, политические часы которого отстают. Полозков тогда жестоко обиделся и на встрече в ЦК высказался в том смысле, что-де аппаратчику негоже сметь свое суждение иметь. Горбачев уговаривал меня минут двадцать, но я сказал, что меня не устраивает видение мира Полозковым. Горбачев мне сказал: «Именно это нам и нужно. Ортодоксы устроили свист и стукотню». Но я отказался.
— Где вы были во время путча?
— Восьмого августа с женой я отправился в Форос, в санаторий «Южный», что в семи километрах от дачи Горбачева. О заговоре услышал в столовой, за завтраком, девятнадцатого августа. В Москву вернулся двадцать третьего августа, у меня тяжело заболела жена.
— Поддержал ли путчистов аппарат ЦК КПСС?
— Большая часть — уверен — не поддержала. Хотя над подготовкой злополучной шифрограммы, видимо, работал орготдел. Ее, как известно, подписал член Политбюро Олег Шенин. Он же пытался через моего зама по парткому ЦК Владимира Герасименко собрать аппарат— для поддержки ГКЧП. Тот отказался.
— Вы приехали в Москву. К кому вы обратились — как секретарь парткома аппарата ЦК КПСС?
— Естественно, в Секретариат ЦК. Он был полностью деморализован. Приемные не отвечали, кто находился в здании — неизвестно. Я предложил Александру Дегтяреву— заведующему идеологическим отделом — выступить с заявлением о роспуске партии и поддержке правительства России. Что и было сделано — еще до приостановки деятельности КПСС.
— Виктор Васильевич, но ведь вы были секретарем парткома аппарата ЦК, у вас на учете состояли члены Политбюро и секретари...
— В первый момент я находился в состоянии шока. Потом поразмыслил и решил окончательно забросить политику. Хочу вернуться к научной, преподавательской работе — я ведь педагог не только по образованию. Ну а тем, кто кроме аппаратной работы ничего не умеет, придется, видимо, туговато.
— Виктор Васильевич, простите, а где вы живете, в каком районе?
— (Смеется). В привилегированном. В одном доме с Борисом Ельциным.
Многих высокопоставленных чинов найти было крайне трудно. Днем их квартирные телефоны молчали. Иных застать можно было только вечером, когда они усаживались у телевизоров и ждали новостей. Обнадеживающих?
Не знаю. Но их мнения о происходящем очень интересовали зарубежную прессу. Я добросовестно заполнял свои блокноты.
Первый заместитель заведующего гуманитарным отделом ЦК Станислав Чибиряев сказал:
— О чем сожалеть? Я и к кабинету не успел привыкнуть...
— Станислав Архипович, где вы сейчас работаете?
— Как и прежде, директором издательства «Наука».
