, был практически невидим. Нам остается признать, что человек неутилитарной эпохи, охваченный неким всепоглощающим чувством, готов совершать поступки и создавать произведения ради них самих – или, как сказал бы такой человек, во славу Божию.
Шартр – это зримый символ первого великого пробуждения европейской цивилизации. Вместе с тем это мост между искусством романским и готическим, между миром Абеляра и Фомы Аквинского, миром неуемной любознательности и миром системы и порядка. Следующие века – эпоха Высокой готики – будут отмечены великими свершениями, великими памятниками архитектуры и философии. Но все они стоят на фундаменте XII века, который задал импульс европейской цивилизации. Наша интеллектуальная энергия, наша связь с великими мыслителями Древней Греции, наша способность идти вперед и меняться, наша вера в то, что красота ведет к Богу, наша способность сострадать, наше ощущение единства христианского мира – все это и многое другое появилось в те удивительные сто с небольшим лет между освящением церкви в аббатстве Клюни[27] и воссозданием Шартрского собора[28].
3. Рыцарская романтика и реальность
Итак, мы с вами в мире готики – в мире рыцарских добродетелей, куртуазности и культа прекрасной дамы; в мире, где серьезность переплетается с игривостью, где даже война и богословие становятся подчас азартной игрой; в мире, где архитектура достигла невиданной ни прежде, ни потом экстравагантности. После героических попыток XII века предложить новые универсальные принципы гармонии искусство Высокой готики может показаться вычурным и помпезным – «показным расточительством», если воспользоваться выражением Веблена[29]. Но эти же столетия подарили человечеству таких титанов духа, как Франциск Ассизский и Данте. За прихотливостью готической фантазии проступает острое – причем двуплановое – чувство реальности. В Средние века люди видели все очень ясно и при этом верили, что все видимое – не более чем символы или знаки некоего высшего, идеального порядка, который и есть подлинная реальность.
Фантазия – первое, что поражает нас: первое и последнее. В этом лишний раз убеждаешься в парижском музее Клюни – в зале, посвященном циклу шпалер под условным названием «Дама с единорогом». Какое обворожительное проявление готического духа, сколько здесь поэзии, выдумки и – светскости! На первый взгляд композиции символизируют пять чувств. Но в действительности цикл повествует о всепобеждающей силе любви, способной призвать себе на службу, подчинить себе все силы природы, включая похоть (единорог) и гнев (лев). На главной, венчающей цикл шпалере лев и единорог склоняются перед девой, символом непорочности, и услужливо поддерживают полог ее шатра. Таким образом, дикие звери становятся – в геральдическом смысле – ее опорой. Аллегорическую сцену окружает natura naturans, созидающая природа: деревья, цветы, хороводы листьев, птицы, обезьяны и, конечно, кролики – олицетворение природы, занятой своим обычным делом. Представлена здесь и «природа прирученная» в виде сидящей на подушке собачки. Это образ земного счастья в его наиболее прециозном изводе, или, как говорят французы, douceur de vivre (кстати, эту самую «сладкую жизнь» нередко путают с цивилизацией).
Иными словами, мы довольно далеко ушли от несокрушимой убежденности, заставлявшей знатных господ тянуть на себе в гору телеги с камнями для строительства Шартрского собора. И все же представление об идеальной любви и обезоруживающей силе добра и красоты, которым в этой аллегорической сцене поклоняются два свирепых зверя, идет еще из прежних веков; его следы можно отыскать даже на северном портале Шартра. Скульптурное убранство портала относится примерно к 1220 году, и оплатила его, судя по всему, набожная и властная Бланка Кастильская, мать короля Людовика Святого. Возможно, по этой причине, а возможно, просто потому, что Шартрский собор посвящен Богоматери, среди статуй портала много женских фигур. Некоторые скульптурные группы в арках иллюстрируют эпизоды из жизни ветхозаветных героинь, а в конце портика мы видим одну из первых в истории западного искусства
