— Я хочу, чтобы ты еще раз вспомнил тот день, когда ты попал к нам.
Я промолчал, и не потому, что вольп, похоже, не ждал ответа. Я был уверен — даже захоти я что-нибудь сказать, мои губы не шелохнутся.
— Ты помнишь, как звали твоего хозяина?
Я попытался разомкнуть губы и, к моему удивлению, это у меня получилось.
— Домициан, — произнес я шепотом, едва слышным даже мне самому.
— Хорошо, — кивнул вольп, — тебе до этого приходилось убивать людей?
Я же говорил уже! Ему же и говорил! Вспыхнуло в памяти ярким видением — двое держащих меня за плечи громил, звероподобный силуэт в темном углу… но ведь этого же не было! Первый раз я предстал перед Шелом, будучи Лягушонком уже пять недель, прекрасно осведомленный, с кем мне предстоит впервые встретиться и каков будет разговор.
— Сенатор Домициан был твой первый? — Вольп устал ждать ответа.
— Д-да…
— Вспомни, о чём он говорил тебе. Всё. Вспомни и скажи мне.
Я послушно напряг память. Потные дрожащие руки, расправляющие на кушетке странную яркую полосатую шкуру. Убегающий взгляд маслянистых глаз, жирные губы, временами несмело раздвигающиеся в робкой улыбке. Снова руки, теперь разливающие вино из кувшина по двум большим чашам ажурного серебра с золотой инкрустацией. Вино льется неровной струйкой, капли литят мимо чаш, по белоснежной скатерти расплываются красные пятна. Он гол и рыхл, незнакомый мне нобиль, два часа назад купивший меня прямо у торгового корабля, тело его похоже на перебродившее тесто с торчащей из него ложкой, но сильнее всего в памяти отпечатались почему-то руки. Руки, срывающие фибулу; руки, разжигающие огонь в камине. Они двигались в явном разладе с желаниями и словами хозяина, вызывая непонятное ощущение — будто стал свидетелем чего-то гадкого. Он что-то говорил, а руки что-то делали — что-то своё, о чём хозяин даже не подозревал. Что он говорил-то? Тяжелое дыхание, хриплый влажный голос: «Ты настоящее чудо, прекрасный дикий цветок горного шиповника. Какая удача, что я вовремя тебя увидел…»
Я дернулся, выдохнул и открыл глаза.
— Нет, — прошептал, — я не помню.
— Не перестаю я вам удивляться, — вольп хмыкнул и откинулся в кресле, — как такое может быть, что одни считают великим благом то, о чём другие боятся даже думать. Не хочешь говорить, тогда слушай. Слушай мой голос. Не слушай, что я говорю, слушай голос.
Считай слова, которые я говорю. Не пытайся их понять, просто считай. И слушай голос.
Нет ничего важнее моего голоса…
Сияние глаз вольпа вдруг обволокло меня всего золотистой вуалью и потянуло вниз, в клубящуюся тьмой и ледяным холодом глубину.
* * *
— Это еще кто такой?!
— Это… Бер… он это, был у сенатора…
Тишина, наполненная тяжелым дыханием и сгущающимся напряжением.
— На хера! Вы! Толпа ублюдков! Его сюда приволокли!?
— Бер, это еще не всё… мы пришли в третьем часу, как уговаривались, но сенатор был дома… короче, он мёртв.
Полная тишина. Потом тихий, почти ласковый голос:
— Вы убили сенатора Домициана? Претора бестий? И после этого вы еще осмелились…
— Нет! Бер, нет! Не мы его убили — он уже мертв был! Мальчишка его убил!
— Вот как? Уверен? Вы месяц готовите ограбление одного из могущественнейших людей империи, а когды вы врываетесь в дом, то вместо богатой добычи обнаруживаете мертвого сенатора и кучу проблем. И вы хотите сказать мне, что вас обвёл вокруг пальца вот этот сосунок? Я думаю, всё намного хуже…
— Нет, Бер, — еще один голос, тише прежнего, но увереннее, — всё чисто. Похоже, просто случайность. Сар его поспрашивал немного…
— Я вижу, — ворчание, — ладно хоть догадался совсем не убить. Продолжай.
— Сенатор его утром купил, прямо с корабля. Загорелся. Ты ж знаешь, как он на смазливых мальчиков падок. Был.
— Так то на смазливых. Не говори мне, что он на этого заморыша соблазнился.
— Худоват, да. Но до разговора с Саром он и правда ничего выглядел. Лупанарии б за него подрались, довези его торговец до форума. Что ни говори, глаз у сенатора на это дело наметанный. Был. Торговца я проверил — он подтверждает, что утром продал мальчика какому-то нобилю. Домициана описал узнаваемо.
— Понятно. А увидев дом изнутри, маленький дурачок решил, что может быстро разбогатеть. Убить же потерявшего разум от вожделения сенатора, думаю, было проще простого. Да, могло быть и хуже — успей пацан смыться с уловом. Далеко бы не ушел, конечно, но было бы хуже, это точно.
