непонимания происходящего.
- Х…ращ… х-ращ? – спрашивает потрясенно («Что? Что?») Ага. Всё же не на имперском
они думают – на своем.
- Красивая ты, - повторяю я, - поэтому тяжело мне было тебя ударить. Не только с тобой
всю схватку боролся – с собой тоже.
Самка скалит зубы и тянется к ножу. Потом опускает лапу и сообщает мне:
- Ты сошел с ума, человек.
- Я сошёл с ума, - соглашаюсь, - так. Другого объяснения у меня нет.
Выдыхаю и добавляю:
- Даже вот сейчас – мне тебя разговорить надо, попытаться убедить сделать то, что мне
нужно, а я вместо этого чушь всякую несу и тобой любуюсь.
Это для неё уже слишком. Прошипев что-то сквозь зубы, она выхватывает нож и одним
движением почти втыкает мне его в глаз – острие замирает на волосок от зрачка. К
счастью, мне удаётся не моргнуть. Верга, оскалив зубы и прижав к голове уши, смотрит
мне в глаза – холодным, злым и испытующим взглядом. Я смотрю в ответ – не моргая, не
отводя взгляда, спокойно и уверенно – по крайней мере, мне так представляется. «Зеркало
истины» это у них называется. Проверка на правдивость. Если в какой-то момент она
решит, что я солгал, одним глазом у меня станет меньше. Не то, чтобы это меня сильно
пугало в данной ситуации, но рефлексы есть рефлексы. Сдерживать их никогда не просто.
Редко, но попадаются среди вергов одноглазые – ослеплённые «зеркалом истины».
Не все из них отъявленные лгуны – да и не может таких быть в обществе патологических
правдолюбов. Но моральные устои у этих – одноглазых – обычно послабее, поэтому мы их
всегда стараемся живьем брать. Их частенько удается разговорить, тем или иным
способом. Почти все наши знания об укладе жизни вергов, их привычках и повадках от
таких вот одноглазых получены.
Наконец, верга нож от моего лица отвела. Кивнула задумчиво, и, не успел я еще
понять, что происходит, как земля у меня из-под ног ушла. Ноги-то у меня до полной
нечувствительности затекли за те несколько часов, что я к столбу примотанным простоял.
Ну и просто – не ожидал такого. Встал кое-как, за столб держась, посмотрел на вергу
недоумённо.
- Уходи, - сказала она, сморгнула, и что-то неуловимое мелькнуло в её глазах, – нет в
победе над тобой чести для нашего клана, не будет её и в твоей смерти.
Я просто ушам своим не поверил. Бред какой-то.
- Но знай, когда мы встретимся в следующий раз, я буду готова. И тот день станет для тебя
последним.
Я оглядываюсь, бросая взгляд на темнеющие в утреннем полумраке кучи хвороста по
обоим сторонам ручья. Десятка два, не меньше, и это только те, что я вижу. Сотня рыл
минимум. Машинально разминаю руки.
- Они же узнают, что это ты меня отпустила, - говорю я невпопад. Единый и милосердный,
что я несу?! Господи, если ты есть – яви чудо, отсуши мне язык. И мозги прочисть заодно,
а то там гниль какая-то завелась, не иначе.
А ведь знаю я, что нужно сейчас сделать, чтобы перестать терзать самого себя и
равновесие душевное вернуть. Отлично знаю. Ничего сложного. Шаг вперед, правую лапу
в захват, нож отобрать, развалить ей горло одним ударом, и дать деру. И можно будет
забыть всё произошедшее, как неприятный сон. Хочу я этого? Да!
Я даже сделал этот шаг. Полшага. Всё она поняла – сразу. Появись в её глазах страх,
закричи она, своих разбудить стараясь, попытайся на меня напасть – я бы всё сделал, как
задумал. Но она просто протянула мне нож и посмотрела на меня со снисходительной
усмешкой. Дескать, я так и знала.
Проклятье. Я аж взвыл мысленно. Ну, за что мне такое наказание? Благородство по
отношению к смертельным врагам – предпоследняя глупость, которую можно допустить.
Потому что большей глупостью может быть только противнику этим благородством не
воспользоваться. Да. Вот только неприятно это – чужим благородством пользоваться.
Мудро, разумно, для жизни собственной и в целом для человечества полезно, но –
неприятно. Мне, во всяком случае. Может, это Константин Озёрный меня проклял?
Потому что раньше я то ли в ситуации такие реже попадал, то ли не давал себе труда
задумываться – настолько ли велика уже она, брешь в обороне моей души? Не то чтобы я в
