вовсе себя еще побеждённым не считает. Очень я самим собой удивлён. Переутомился, что
ли? На мое счастье, вожак рыпаться и не думает. Приподнимается, садится на колени,
говорит глухо, не поднимая головы:
- Уходи.
Я удивлённо окидываю взглядом оставшихся вергов. Ну, самка еще ладно, может, они
теперь настолько на людей похожи стали, что самки у них как бойцы никуда не годятся. А
второй-то чего? Взрослый, крепкий. Почему же… а, понятно. Только сейчас я и увидел –
раньше он впёред не лез, а теперь их передо мной всего двое осталось, и я заметил – нога.
Очень мерзко выглядящая рана ему левую ногу чуть повыше пяточного сустава
опоясывает. В петлю попал, несомненно – и как его только угораздило? Петли верги
настораживают силы неимоверной – человеку ступню запросто оторвать может, а если и
не оторвет, то сухожилия все повредит и суставы повыдергивает. Попал в петлю – всё,
инвалид. Понятно, что у вергов организм покрепче, но досталось и ему не слабо. Хромать
ему гордость не позволяет, но, похоже, только на это его и хватает – не хромать. Не боец.
Вообще.
Что-то быстро прохрипела-прорычала на вержьем самка – я не успел расслышать,
что. Сложные они для людей, языки бестий. Не в смысле сложности самого языка – тут-то
как раз наоборот, а в смысле произношения и на слух восприятия. Что медленно
произносится – еще туда-сюда понимаю. А так – нет. Только по интонациям ясно, что
возмущена чем-то самка. Вожак поднял голову, посмотрел на неё усталым взглядом.
- Щ-Крах, - сказал. «Как хочешь», то есть. Встал и в сторону отошёл.
- Дерись со мной, человек, - голос у самки тоном повыше, густой и звонкий. Согласные
чеканит, как молоточком по наковальне. В хоре имперском с таким голосом петь, а не по
лесам бегать. И что ей неймётся? Я уже уходить собирался, пусть даже вообще никого не
убив: надо мне в себе разобраться срочно. Ну да ладно. Сама напросилась.
Кстати, она времени-то зря не теряла. Я цепляюсь взглядом за её доспех, и брови у
меня сами от удивления поднимаются. Смотрю по сторонам – ага, у четверых доспехи
отобрала, сложила и себе засунула по бокам. Соображает, однако. Усмехнулся
одобрительно, подмигнул. Мимика у бестий с нашей сходна. Сдается мне, она у всех
живых тварей сходна. Дёрнула самка ухом раздраженно, взгляд отвела. Да не нужны мне
твои бока – у меня для тебя другой сюрприз есть.
Неплохим она бойцом оказалась. Для самки. Понятно, почему вожак не видел
смысла в нашем поединке – не тянёт она против меня. Даже против уставшего,
израненного и весь боевой запал растерявшего. Сама это понимает и злится. Неправильно
злится, неэффективно. Я другого не понимаю – вот уже раз пять мне удачный момент
подвернулся, и раз пять я его упустил. Сам себя убеждаю: упустил потому, что ошибиться
боюсь, жду, чтобы наверняка. И сам же понимаю: лукавлю – а точнее, просто вру. Сам
себе же. Ох, неладное что-то со мной творится, пора заканчивать. Не то, чую я, добром это
не кончится. Вон и вожак – настолько удивлен, что про свое недавнее поражение и думать
забыл – следит за нашим «боем», глаза расширив, и, я вижу, тоже не понимает, что
происходит. Нет, так дальше нельзя – все же самое главное в бою – это настрой на победу.
Без него проиграешь даже младенцу. А у меня этот самый настрой с каждой секундой
утекает, как вино из кружки пьяницы.
Ладно, хватит. Отбив её выпад, я к ней вплотную рывком приближаюсь. Лапа её
левая назад для удара отведена, правую я только что вниз отбил – нет у неё шансов, и сама
она это понять успевает: тоскливой обречённостью взгляд её затуманивается. Даже на
последний отчаянный рывок её не хватает – видать, не одного меня эта схватка из
равновесия душевного вывела и запала боевого лишила. Я и сам двигаюсь вполовину
медленнее – словно намеренно фору даю. Не хочется мне делать того, что я делаю,
определенно, не хочется. Но что мне – впервой, что ли? И я бью, сложенными «копьем»,
