Вожак вышел. Ну, всё. Возьму этого – буду жить. Отдышался я, плечи-руки размял,
в глаза вожаку глянул и понял – моя победа. Неуверенность у него в глазах. Сомнение. Сам
себя он перехитрил – вышел бы раньше, никакие лишние мысли драться бы ему не
мешали. А теперь, после того, как я всех его лучших бойцов победил, он последней
надеждой для стаи остался. Мешает ему это осознание, вижу, что мешает. Боится он и
боится вовсе не смерти или боли, а того, что надежду товарищей обманет. Очень они от
стаи зависят, верги. У них даже самое страшное наказание – не смерть вовсе, а изгнание из
стаи. Это что-то уж совсем жуткое надо вергу сотворить, чтобы стая его не убила, а
изгнала. «Сделать тенью» это у них называется. Тавро изгоняемому сплошь
заштриховывают и с этого момента ни один верг и ухом в его сторону не поведет. Не
посмотрит, слова не скажет – словно и нет рядом никого, тень одна. Такие обычно и не
живут долго – идут к людям и смерти в бою ищут, чтобы хоть часть позора кровью смыть.
Вожак, что любопытно, бойцом похуже предыдущего оказался. Сильнее, но слабее
– такой вот парадокс. Тот-то, девятый, помоложе вожака был, помоложе и помельче.
Видать, только силой и авторитетом вожак его и давил, так что немного ему вожаком
ходить оставалось. Тяжеловат он, не успевает за мной – пару раз я ему уже по горлу
ребром ладони рубанул чувствительно, в глаз открытый пальцем попал – кровью глаз
налился и чую я, им он уже почти не видит; и колено ударом ноги повредил. А может, и не
повредил, но на левую ногу он теперь осторожнее налегает. А он мне только один раз
нечувствительно по правой руке когтями прошёлся. Нет, что ни говори, а услугу я вожаку
оказал, главного претендента на его место придушив. Может, намекнуть, позлить его?
Сатр! Нет, не оказал. Заметил я шевеление краем глаза, глянул быстро – встаёт мой
придушенный, шею трёт. Хвост поджатый, вид подавленный, но мне от этого не легче. Ну
что ж это я поторопился, чуял ведь, что надо еще пару минут подождать. Оплошал я,
оплошал – хорошего бойца в живых оставил. Теперь он только сильнее станет, и все
людские жизни, которые он в будущем заберёт, частью и на моей совести будут.
Злость мне сил добавила – если её в бою правильно использовать, от неё сплошная
польза – разум проясняет, боль притупляет. Главное – холодной её поддерживать, злость-
то. Не давать вскипеть нерассуждающей яростью. До того я, силы вожака справедливо
опасаясь, в ближний бой не лез, а тут – навстречу рванул. Он меня через бедро кинул, так
я даже мешать ему не стал – зря, что ли, у нас на тренировках один из сражающейся пары
всегда хвост на пояс одевает? За него-то я и зацепился, падая. И на ноги приземлился, у
верга за спиной. За хвост же и дёрнул, как следует, одновременно ногой под него с размаху
залепив. Причиндалы у вергов чуть повыше, чем у людей, так я об этом знаю и удар не
голенищем, а кончиком сапога наношу. Сдаётся мне, щенков у вожака больше не будет.
Пискнул он и сжался, локти к бокам прижав – точки болевые защищает. Эффект от удара в
пах не настолько хорош, как от удара по нервному сплетению – с ног не валит, но
выигрыш во времени даёт. Немного, но даёт. А мне и этого достаточно – прыгаю вожаку
на спину, валю его на землю, руку левую, сталью окованную, в пасть засовывая. Правой
рукой левую к себе тяну, коленями спину верга к земле прижимая. Дерну сильнее – шею
сверну. Но нельзя. Ничто тогда уже не помешает всем, уже мной побеждённым, на меня
наброситься. Жаль, но только двоих я теперь и смогу убить – тех, что после вожака
пойдут. Но уж их-то убить ничто мне не помешает. Думаю я так и вдруг понимаю, что
самку мне убивать не хочется. Вот не хочется, и всё тут. И злость боевая куда-то вдруг
уходит, вытекает, оставляя ощущение опустошённости и наполняя усталостью только что
звеневшие от силы мышцы. Что же это такое со мной?
Я растерянно отпускаю вожака и встаю с него, даже не думая, что он, быть может,
