Тощий адъютант — ну прямо спица от велосипедного колеса — с глазами цвета южных морей и чахлыми усиками, живо напомнившими щеточку для расчесывания бровей, проводил меня в кабинет Паркингса, майора английских спецслужб.
Паркингс — крепкий рыжеволосый мужчина лет пятидесяти, уже начинающий седеть, с лицом характерного кирпичного оттенка, — своей солидностью походил на старую английскую гравюру.
— А, комиссар Сан-Антонио, — поднялся он навстречу, — рад познакомиться!
Поприветствовав его, я погрузился в бездонное, похлеще угольной шахты, кресло и вытянул ноги, весь внимание.
— Мы получили ваш запрос, — продолжал тем временем майор. — Сдается, вам скучновато тут, в Англии?
— Да, есть немного. Местечко, конечно, само по себе недурное, но сейчас, во время войны…
Улыбнувшись, он оценивающе взглянул на меня и, внезапно посерьезнев, спросил:
— А что вы скажете о Бельгии?..
…И тут я, недолго думая, навостряю за девчушкой лыжи. Ступая по ее не успевающим остыть следам, прикидываю, как у малышки с рельефом местности. М-да, когда встречаешь такую кошечку, поневоле задаешься вопросом, сколько же нужно хлопнуть брома, чтобы уже больше не тревожиться по этому поводу!
Гнусная чахоточная серость Северного моря ухудшила мое и без того паршивое настроение. Протопав битых два часа по дюнам, до курортного городишка Ля Панн я добрался на последней стадии раздражения. Да и было, по правде сказать, из-за чего: песок тянул книзу отвороты штанов, резал глаза, набился в башмаки, а уж из легких его при вскрытии можно будет выковырять столько, что вполне хватит на реконструкцию, скажем, Берлинской оперы. В довершение всего, песок скрипел на зубах, навевая приятные воспоминания об оккупационном хлебе. Я всегда терпеть этого не мог и поэтому первым делом решил препроводить по назначению кружечку-другую «Гёза», крепкого бельгийского пивка — глотку-то надо промочить! Хотя, по правде говоря, и без этого способного доконать кого угодно песка я бы поступил точно так же.
Сказано — сделано, и я отправляюсь к пляжу, то и дело сходя с тротуара, чтобы уступить дорогу немцам, без дела слоняющимся по городу. Чем ближе я подхожу к воде, тем ядовитее она кажется на вид. Да, вечерок, похоже, будет погрустнее продуктовой карточки — повсюду серость, и даже закатное солнце выглядит пустым и потухшим. Ну и осточертело же ему освещать этот сволочной мирок! Впрочем, я его понимаю: солнце тоже предпочитает птичек торпедам и любит, чтобы вокруг росли цветы, а не сторожевые вышки.
Порывы ветра доносят с пляжа тучи песка, от которого глаза начинают слезиться хуже, чем у спаниеля. Короче говоря, этот уголок бельгийского побережья был немногим веселее каторги Синг-Синг. Чтобы сидеть в такой дыре, нужно или здесь родиться, или быть заброшенным со спецзаданием — а это как раз и есть мой случай.
