Значит, в заведении ее должны знать...
– Шеф, – говорю я, – прикажите ребятам из лаборатории отпечатать мне серию фотографий Хелены с того фильма, что вы сняли.
Он снимает трубку и передает мои приказы, как последний швейцар министерства.
Он смотрит на меня так, словно ожидает, что я рожу обезьяну.
– Мне не дает покоя одна вещь, – говорю я ему.
– Какая?
– Ваши люди, первые ангелы-хранители, уверяли, что Хелена ведет примерную жизнь, так?
– Совершенно верно.
– Однако, по свидетельству мамаши Бордельер, киска приходила потрахаться в ее заведение несколько раз в неделю!
Он глубокомысленно кивает.
– Слуги мне тоже дали понять, что Хелена была любительница пошляться. Надо договориться с вашими парнями, какой смысл они вкладывают в слово «примерный».
– Да, это кажется мне странным...
– Можно увидеть тех ребят?
– Они дома. Я их немедленно вызову. – И он добавляет: – Я сейчас же прикажу пограничным постам и морским бригадам усилить контроль. На вокзалах и в аэропортах будет установлено наблюдение.
– Если хотите, – соглашаюсь я.
– Вы не считаете это необходимым?
– Нет.
– Почему?
– Потому, шеф, что типы, поработавшие сегодня вечером, действовали с необыкновенным самообладанием и точностью. Настоща ювелирная работа! Она не может быть прелюдией к банальному бегству за границу. У этих людей есть убежище во Франции. Я бы даже сказал: в Париже. В планы парня, задумавшего все это, дальний переезд не входит...
Он соглашается с обоснованностью моего рассуждения, но, поскольку ничего не оставляет на авось, передает срочную инструкцию для всех упомянутых мест.
Я пользуюсь случаем, чтобы присоединить к сообщению описание человека со взглядом слепого и Мобура.
Завтра утром все полицейские страны будут хватать всех типов, имеющих несчастье оказаться похожими на эти словесные портреты.
Я закуриваю «Голуаз», когда приносят еще влажные фотографии, заказанные мною.
Они отличные. Я смотрю на них и чувствую, как меня охватывает смутное подозрение, перерастания которого в уверенность я не хочу, пока кое-что не уточню.
Я сую снимки в карман и ухожу.
Народу в «Грибе» стало немного поменьше. Несколько ненормальных занимают танцевальную дорожку и трясут задницами, показывая, что веселятся, как дети.
Бог им в помощь!
Я сажусь у стойки и снова заказываю виски. Бармен спешит принести заказ. Я выпиваю свой стаканчик и начинаю обход заведения, проверяя, не забыла ли уборщица снять паутину в углах
Все выглядит совершенно нормальным. Одни пары танцуют, другие, явно под мухой, сидят за столиками и ведут беседы об увеличении численности населения страны.
Пианист, похожий на немецкого учителя, шпарит, как мерин, почуявший стойло.
Моя прогулка приводит меня к умывальникам, где я мою себе клешни, вспомнив, что не проделывал эту операцию уже довольно давно.
Я рассматриваю в зеркале свой портрет. Поскольку свою физию я знаю наизусть, интереса никакого. Тогда я смотрю на другую вещь – на телефонную кабину. Она втиснута между клозетом и гардеробом. Мой нос начинает шевелиться. Я подчиняюсь ему, подхожу к девочке, хозяйничающей в этом уголке, и одариваю ее своей самой обворожительной улыбкой. Она как раз из тех кисок, что забывают обо всем на свете, когда симпатичный парень демонстрирует свои зубы.
Я сую ей под нос пятерку.
– Как дела, сокровище?
– Идут потихоньку, – отвечает она.
Должно быть, ее мозги имеют размер муравьиного яйца. С девицами такого пошиба приходится разговаривать, как с ребятишками.
– Мне надо позвонить, – говорю я. – Это вы включаете тот агрегат?
– Да. Вам нужен жетон?
Я смотрю на часы, словно опасаясь, что не застану того, кому собрался звонить.
– Нет, мой друг, пожалуй, еще не вернулся из театра. Позвоню ему от стойки... чуть позже.
Она качает своей пустой головенкой.
– Аппарат у стойки внутренний.
Вот оно! Новый факт! Понимаю, почему меня так мучил этот вопрос с телефоном... Я вспомнил аппарат у стойки не имеет диска. В спешке я не обратил на это особого внимания.
– Бог ты мой, – продолжаю я, – это заведение все-таки не +Jарлтон;, чтобы иметь внутренний телефон. Здесь есть подсобные помещения?
Она смущается, вернее, изображает смущение, причем так, как играл бы бизон с высокогорного пастбища.