Бросив быстрый взгляд на полицейский жетон Карла, журналист снова повернулся к коллегам.
Карл взял его за плечо:
— Я сказал, что у меня есть к вам несколько вопросов.
Журналист обернулся и посмотрел на него как на пустое место:
— Вы не видите, что я на работе? Или хотите забрать меня в участок?
Тогда Карл вытащил из бумажника единственную тысячную купюру, которую удалось отложить за несколько месяцев, и помахал у труженика пера перед носом.
— О чем речь? — спросил тот, присосавшись к купюре взглядом.
Возможно, он мысленно подсчитывал, сколько ночных часов в «Энди–баре» сможет провести на эти деньги.
— Я занимаюсь расследованием исчезновения Мереты Люнггор. Мой сослуживец Харди Хеннингсен полагает, что вы, вероятно, знаете, имелись ли у нее причины опасаться кого–нибудь из среды политиков?
— Опасаться кого–нибудь? Забавная формулировка! — произнес Хюттестед, непрестанно оглаживая волосинки на подбородке. — А почему вы об этом спрашиваете? Неужели в деле всплыло что–то новенькое?
Перекрестный допрос повернулся в противоположную сторону.
— Что–то новенькое? Нет, ничего такого. Но назрел момент, когда в некоторые вопросы пора наконец внести полную ясность.
Хюттестед кивнул:
— Спустя пять–то лет после ее исчезновения? Давайте лучше так: вы расскажете мне, что знаете, и тогда я расскажу, что знаю я.
Карл снова помахал тысячей, чтобы направить внимание собеседника в нужную сторону.
— То есть, как я понимаю, вы ничего такого не слышали, чтобы кто–нибудь был очень зол на Мерету Люнггор в то время?
— Да все ненавидели эту бабенку. Если бы не ее классные сиськи, ее бы давно послали куда подальше.
Сделав закономерный вывод, что собеседник не принадлежит к числу избирателей Демократической партии, Карл не удивился.
— О'кей, — сказал он. — Стало быть, ничего не знаете.
Он повернулся к остальным:
— А кому–то из вас что–нибудь известно? Пускай это даже не имеет отношения к Кристиансборгу. Какие–нибудь слухи. Люди, появлявшиеся в ее окружении, когда там охотились ваши папарацци. Смутные ощущения. Хоть кто–то найдется среди вас, кому есть чем поделиться?
Он обвел взглядом коллег Хюттестеда. Вероятно, половине из них можно было сразу поставить диагноз «смерть мозга»: пустые глаза и полное равнодушие. Может, среди тех, кто помоложе, еще сохранились какие–то признаки умственной деятельности и они что–то знают, если не по собственным наблюдениям, то хотя бы с чужих слов? Как–никак, недаром же это все–таки царство сплетен.
— Говоришь, вас прислал Харди Хеннингсен? — раздался голос Хюттестеда, который подтянулся поближе к купюре. — Уж не вы ли его тогда так подставили? Я хорошо помню, что там был какой–то Карл Мёрк. Вас, кажется, так зовут? Это же вы использовали одного из товарищей как прикрытие, спрятались под Харди Хеннингсеном и притворились мертвым.
По спине Карла продрало морозом, словно дохнуло полярным холодом. Откуда этот тип вывел такое заключение? Все внутреннее расследование проходило в закрытом режиме. Никто даже намеком не высказывал ничего, что могло навести на такие выводы.
— Ты нарочно так говоришь, чтобы я схватил тебя за шиворот и размазал по стене и тебе было потом о чем написать статейку в следующий номер? — Карл надвинулся на журналиста, и Хюттестед быстро отвел глаза, сделав вид, что смотрит только на купюру. — Лучшего товарища, чем был Харди Хеннингсен, нельзя себе представить. Я бы отдал за него жизнь, если б мог. Ты это понял?
Хюттестед послал своим коллегам торжествующий взгляд. Вот и готов заголовок для следующего номера, и Карл выбран жертвой. Вот уж чертово невезение! Не хватало только сюда еще фотографа, чтобы запечатлеть этот момент. Пока не поздно, надо отсюда убираться.
— Дашь тысчонку, если я скажу, кто из фотографов специализировался на Мерете Люнггор?
— А какой мне от этого прок?
— Не знаю. Может, и пригодится. Или ты не полицейский? Можешь позволить себе разбрасываться подсказками?
— И кто же это?
— Попробуй поговорить с Йонасом.
— С Йонасом? А как его дальше?
Тысячная купюра маячила всего в десяти сантиметрах от жадных рук Хюттестеда.
— Йонас Хесс.
