Секретарша встретила Карла официальной дежурной улыбкой: он вторгся в ее график без предупреждения и ей оставалось только надеяться, что больше это не повторится.
Сам шеф приветствовал гостя своей характерной угловатой улыбкой и вежливо осведомился, бывал ли он прежде в этом районе Копенгагена, где располагаются новые конторские здания. Затем широко развел руки в сторону большого, во всю стену, окна, за которым взору представала гигантская мозаичная картина, запечатлевшая все разнообразие мира: корабли, порт, краны и небо; все эти красоты соперничали друг с другом, стараясь завоевать внимание наблюдателя.
Действительно, по части видов подвальный кабинет Карла никак не мог с этим соперничать.
— Вы хотели поговорить со мной о встрече в Кристиансборге двадцатого февраля две тысячи второго года. Она у меня тут, — сказал Билле, нажимая на клавиши компьютера. — Да ведь это же был настоящий палиндром! Надо же, как занятно!
— Какой палиндром?
— Двадцатое второго две тысячи второго. Дата! Одинаково читается с начала и с конца. Я пришел к моей бывшей жене в двадцать ноль два, вот оно здесь записано. Мы отметили это бокалом шампанского. «Once in a lifetime»![21] — воскликнул он с улыбкой.
На этом развлекательная часть была закончена.
— Вы хотели знать, с какой целью я встречался с Меретой Люнггор? — продолжал хозяин кабинета.
— Да, если можно. Но сперва я хотел бы услышать о Даниэле Хейле. Какова была его роль в этой встрече?
— М–да, занятно, что вы об этом заговорили. Он вообще–то не играл в этом никакой роли. Даниэль Хейл был у нас одним из главных специалистов по разработке разных видов лабораторной техники, и без его лаборатории и опытных специалистов значительная часть наших проектов тащилась бы где–нибудь в самом хвосте, не имея возможности вырваться вперед.
— Но он не участвовал в разработке новых проектов?
— Он не касался политической и финансовой стороны дела. Только технической.
— Так почему же он присутствовал на той встрече?
Лицо хозяина погрустнело, что говорило в его пользу:
— Сколько помню, он тогда позвонил и попросился, чтобы его включили в группу. Какие причины он тогда приводил, я уже не помню. Вероятно, собирался вложить большие средства в новое оборудование, и для этого ему нужно было быть в курсе политической подготовки. Он был очень добросовестный сотрудник. Наверное, поэтому нам так хорошо вместе работалось.
От внимания Карла не укрылось, что Билле Антворскоу похвалил самого себя. Некоторые деловые люди считают ниже своего достоинства выставлять напоказ собственные заслуги, но Билле Антворскоу не принадлежал к породе таких скромников.
— Что представлял собой, на ваш взгляд, Хейл как человек?
— Как человек? — Антворскоу помотал головой. — Не имею понятия. Поставщиком оборудования он был надежным и исполнительным, а как человека я его практически не знал.
— Значит, частным образом вы не общались?
Тут послышалось всем знакомое рычание, которое у Билле Антворскоу заменяло смех:
— Частным образом? Да я ни разу не видел его до этой встречи в Кристиансборге! На это ни у меня, ни у него не было времени. Кроме того, Даниэля Хейла вообще нельзя было застать дома. Он никогда не сидел на месте, а все время куда–то мотался. Сегодня он в Коннектикуте, завтра уже в Ольборге. Взад–вперед без остановки. Если я сумел наскрести немного бонусных очков, то уж Даниэль Хейл, я думаю, оставил после себя столько, что хватило бы, наверное, на десяток кругосветных полетов для целого школьного класса.
— Вы никогда не виделись с ним до этой встречи?
— Ну да, ни разу!
— Но ведь бывали же у вас совещания, обсуждения и переговоры об оплате и тому подобное.
— Видите ли, этим у меня есть кому заниматься. Я знал реноме Даниэля Хейла, мы несколько раз переговорили с ним по телефону, а там уж все пошло по накатанному. В остальном взаимосвязи осуществлялись через моих и его служащих.
— О'кей. Я бы очень хотел поговорить с кем–то из сотрудников вашего предприятия, кто в свое время работал с Хейлом. Это возможно?
Билле Антворскоу вздохнул так глубоко, что даже конторское кресло под ним заскрипело.
