— Ты — Мерета, — произнесла она тогда вслух и увидела со стороны, как произносит эти слова. — Это я там стою, — сказала она затем, желая в душе, чтобы это оказалось неправдой.
Она ощущала себя отдельно от своего тела, и в то же время та, что стояла перед ней в зеркале, была ею. Есть отчего сойти с ума.
Затем она отошла от иллюминаторов и присела на корточки. Попыталась запеть, но собственный голос показался чужим. Тогда она свернулась в позе зародыша и стала молиться. Дойдя до конца, начала сначала и молилась до тех пор, пока не вырвалась из безумного транса и отдалась во власть другого. И, отдыхая душой в мечтах и воспоминаниях, она поклялась себе, что никогда больше не подойдет к этому зеркалу.
С течением времени она научилась различать сигналы своего тела. Замечала, когда желудок подсказывал, что еда запаздывает. Когда давление слегка менялось и когда ей лучше всего спалось.
Интервалы между переменой контейнеров были всегда одинаковы. Мерета попробовала отсчитать секунды между сигналом желудка о том, что пришло время еды, и до ее появления — длительность этих промежутков колебалась в пределах получаса. Таким образом, у нее появилась точка отсчета времени при условии, что пища будет все время подаваться один раз в день.
Знание этого факта было для нее утешением и проклятием. Утешением, потому что он давал ей хоть какую–то связь с привычками и ритмом окружающего мира. И проклятием — по той же причине. Снаружи шло время, наступало лето, осень, зима, а тут ничего не менялось. Она представляла себе летний дождик, смывающий с нее унижение и смрад. Мысленно она видела, как в день летнего солнцестояния горят костры, как зимой сверкает рождественская елка. Каждый день приходил со своими особенностями. Она помнила даты и знала, что они означают. Там, на воле!
Так она сидела одна на голом полу, заставляя свои мысли устремляться к жизни, текущей снаружи. Это давалось нелегко. Часто живые картины так и норовили ускользнуть, но она их удерживала. Каждый день получал свое особенное значение.
В день, когда Уффе исполнилось двадцать девять с половиной лет, она, прислонясь к холодной стене, представила себе, как гладит его по голове и поздравляет с праздником. Она решила мысленно испечь и послать ему пирог. Сперва нужно было купить необходимые продукты. Она не забыла надеть пальто, чтобы не замерзнуть на осеннем ветру. В кулинарном отделе она купила все нужное, выбрала то, что понравилось. Чтобы Уффе получил самое лучшее.
Мерета считала дни, гадая, что задумали ее похитители и кто они такие. Иногда ей чудилось, что за темным стеклом мелькает еле заметная тень, и тогда она вздрагивала. Умываясь, старательно прикрывала свое тело, раздетая становилась к окнам спиной. Туалетное ведро она ставила к стене между иллюминаторами, чтобы никто не видел, как она на него садится.
Потому что они там были. Если бы их не было, все не имело бы смысла. Одно время она обращалась к ним, пытаясь заговорить, сейчас уже перестала. Они все равно не отвечали.
Она попросила дать ей гигиенические прокладки, они не дали. На пике менструаций туалетной бумаги не хватало, приходилось обходиться так.
Она просила также зубную щетку, щетки тоже не дали, и это стало лишней заботой. Вместо щетки она массировала десны пальцем и пыталась чистить пространство между зубами, продувая сквозь них воздух, но в этом было мало проку. Дохнув себе в ладошку, она убеждалась, что изо рта пахнет все сильнее.
Однажды Мерета вытащила пластинку из капюшона своей пуховой куртки. Она была пластиковая и достаточно твердая, но по толщине плохо годилась в качестве зубочистки. Мерета попыталась отломить от нее кусочек, а когда это удалось, начала обгрызать ее передними зубами. «Надо следить, чтобы кусок пластика не застрял в зубах. Самой тебе его никогда потом не вытащить», — напомнила она себе, чтобы не торопиться.
Когда ей впервые за долгое время удалось наконец прочистить щели между зубами, она почувствовала большое облегчение. Эта щепочка стала ее драгоценностью. Надо тщательно беречь ее, как и оставшуюся часть пластинки.
