Первый его умный поступок за довольно долгое время.
На столике возле кровати Харди действительно стояли цветы, однако букет был такой, что даже на самой захолустной заправочной станции наверняка нашлось бы что–нибудь получше. Однако Харди это было все равно, да он и не видел букета, так как в этот день его уложили лицом к окну.
— Тебе привет от Бака, — сказал Карл.
Харди бросил на него взгляд, который можно было бы назвать угрюмым, хотя на самом деле для него просто не удалось бы подыскать подходящего слова.
— Какое я вообще имею отношение к этому несчастному?
— Ассад передал ему твои слова, и они по твоей подсказке произвели задержание. Все оказалось правильно.
— Да никому я ничего не подсказывал.
— Ну как же! Ты сказал, чтобы Бак поискал среди медицинских работников, с которыми была связана Аннализа Квист.
— О каком деле сейчас речь?
— Об убийстве велосипедиста.
Харди нахмурился:
— Не понимаю, о чем ты. Вы толковали мне о дурацком деле Мереты Люнггор, а эта тетка–психологиня все талдычит о перестрелке на Амагере. Вроде бы и без того достаточно. Ни про какое убийство велосипедиста я вообще не слыхал.
Тут уж нахмуриться пришлось Карлу:
— Ассад не рассказывал тебе об убийстве велосипедиста? Ты в этом уверен? Харди, у тебя провалов в памяти не бывает? Ты не бойся, говори, если что.
— Карл, да ну тебя! Еще ты будешь мне зубы заговаривать! Моя память — это же мой злейший враг, как ты не понимаешь? — огрызнулся Харди.
Карл успокаивающе помахал рукой:
— Прости, дружище! Видно, Ассад что–то напутал. Ну, вышло недоразумение. Бывает.
Однако чутье ему подсказывало: тут кроется что–то совсем другое.
Таких недоразумений не может и не должно случаться!
2007 год
Утром Карл сел за завтрак осоловелый от недосыпания и с жуткой изжогой. Ни Йеспер, ни Мортен при его появлении не сказали ни слова. Но если для пасынка такое поведение обычно, то в случае Мортена это было зловещим знаком.
Сбоку на столе аккуратно лежала нераскрытая газета; на первой странице красовалась статья о добровольном уходе Таге Баггесена с поста, который он занимал в комиссии фолькетинга, по причине, как было написано, плохого состояния здоровья. Карл читал, Мортен в это время сидел, согнувшись над тарелкой и весь погрузившись в процесс приема пищи, пока Карл, дойдя до страницы шесть, не замер, не в силах оторвать глаз от собственной крупной фотографии.
Это был тот же снимок, который вчера напечатали в «Госсипе», но на этот раз он соседствовал со смазанной фотографией Уффе Люнггора, сделанной на улице. Снимки сопровождались текстом самого нелестного содержания.
«Руководитель отдела «Q“, которому поручено расследование одного из указанных Датской партией «особо значимых нераскрытых дел“, недавно отметился в прессе исключительно неудачным образом», — говорилось в статье.
Им не удалось выжать ничего нового из истории, напечатанной в «Госсипе», зато они взяли несколько интервью у персонала «Эгелю», где все дружно приписывали Карлу Мёрку использование жестоких методов и обвиняли в исчезновении Уффе Люнггора. Особенно рьяно против него выступала старшая сестра. В ее интервью присутствовали такие выражения, как «злоупотребил доверием», «психологическое насилие» и «манипулирование». Статья заканчивалась словами: «Ко времени подписания номера в печать никаких комментариев от полицейского руководства не было получено».
Ни в одном спагетти–вестерне, пожалуй, не найдется такого черного злодея, как Карл Мёрк! Зная, как все было на самом деле, остается только сказать: здорово поработали ребята!
— Мне сегодня идти на экзамен, — заставил его очнуться голос Йеспера.
— По какому предмету? — Карл выглянул из–за газеты.
— По математике.
Это звучало неутешительно.
— Ты подготовился?
Парень пожал плечами и встал, даже не взглянув на ту батарею посуды, которую измазал маслом, вареньем и другими продуктами питания, поданными ему к завтраку.
— Йеспер, погоди минутку! — окликнул его Карл. — Что ты этим хочешь сказать?
Пасынок обернулся:
— Что если не выдержу, меня могут не взять в гимназию. Too bad![26]
Перед мысленным взором Карла возникло укоризненное лицо Вигги, и он выронил газету. Изжога, кажется, скоро станет нестерпимой до боли.
