— Ах, простите! Это сигнал о том, что где–то произошло убийство, — сказал он с таким серьезным лицом, что воспитателю передалось его настроение. — Боюсь, что на сегодня нам придется расстаться. Спасибо вам, господин Расмуссен. Значит, я рассчитываю через пару часов получить факс. Итак, всего хорошего?
Во владениях Карла более или менее наступила тишина. Перед ним лежала записка, в которой говорилось, что Баку ничего не известно о каком–либо списке экипажа. Чего еще можно было ожидать?
Из каморки Ассада доносилось тихое бормотание: это он молился на коврике в уголке. Кроме этого, не слышно было ни звука. Карл чувствовал себя кораблем, потрепанным бурей: целый час телефон разрывался от звонков по поводу статейки из поганой газетенки. Позвонили все, начиная с директора полиции, который пожелал поддержать его добрым словом, до местных радиостанций, редакторов, газетных писак и всякой мелкой шушеры, вращающейся в сферах, близких к СМИ. По–видимому, фру Сёренсен с третьего этажа получала особое удовольствие, переключая на подвал всех без разбору, так что он наконец вырубил в телефоне звук и активировал кое–какие функции, касающиеся входящих звонков. Беда была лишь в том, что он всегда плохо запоминал номера, но, по крайней мере, так он обезопасил себя от дальнейших обращений.
Первой весточкой, которая вывела его из состояния зимней спячки, стал факс от воспитателя Расмуссена.
Йон Расмуссен, как и следовало ожидать, показал себя воспитанным человеком, поблагодарил за оказанный ему прием и похвалил Карла за то, что тот провел для него экскурсию, не пожалев времени. Далее шли документы, содержание которых, несмотря на краткость, дорогого стоило.
Мальчика по прозвищу Атомос на самом деле звали Ларс Хенрик Йенсен. Персональный номер его был 020172–0619, то есть 1972 года рождения, а значит, сегодня ему должно быть тридцать пять лет. Следовательно, с Меретой они были приблизительно ровесниками.
«С ума сойти, до чего обыкновенное имя — Ларс Хенрик Йенсен», — устало подумал Карл. Казалось бы, чего стоило Баку или кому–то еще из зубров во время первого следствия распечатать список команды шлезвиг–гольштейнского парома? Кто знает, возможно ли вообще его теперь раскопать?
Карл нахмурился. Какой бы это был гигантский шаг вперед на пути следствия, если бы выяснилось, что этот человек работал тогда на шлезвиг–гольштейнском пароме. Надо надеяться, что это можно будет установить, запросив сведения в «Скандлайнз». Он еще раз проглядел факс и устремился к телефону, чтобы позвонить в управление компании.
Но прежде чем он успел набрать номер, в трубке раздался голос. В первый миг Карл посчитал, что это Лиза с третьего этажа, но когда в его уши проник гладкий, как воск, бархатный голос Моны Ибсен, он невольно затаил дыхание.
— Что у вас с телефоном? — спросила она. — Я даже не слышала гудка.
Это он и сам хотел бы знать. Вероятно, его соединили с ней в тот момент, когда он взялся за трубку.
— Я видела сегодняшний «Госсип».
Карл молча выругался. Теперь еще и она! Если бы в этом паршивом еженедельнике знали, скольких читателей Карл привлек им в эту неделю, они бы навечно поместили его портрет в верхней части первой полосы сразу под логотипом!
— Карл, это неординарная ситуация. Какое значение она имеет для вас?
— Охотно соглашусь, что это, конечно, не самое приятное событие в моей жизни.
— Нам нужно в ближайшее время встретиться.
Почему–то ее предложение не показалось ему таким заманчивым, как в прошлый раз. Вероятно, по причине создающего помехи для нужных сигналов обручального кольца, которое уже нарушило четкую работу его внутренних антенн.
— Мне представляется, что вы с Харди освободитесь в психическом плане тогда, когда будет пойман убийца. Вы с этим согласны?
— Отнюдь нет, — ответил Карл, чувствуя, что дистанция между ними сохраняется. — Это вообще не имеет никакого отношения к тем идиотам. Такие, как мы с Харди, всегда живут рядом с опасностью. — Он постарался вспомнить тираду начальника отдела убийств, однако дыхание сексапильной дамы на другом конце провода не способствовало хорошей работе памяти. — Надо учитывать, что в прошлом у профессионала непременно есть масса случаев, когда все складывалось хорошо. Но когда–то неизбежно случается неудача.
