. Главным они признали равенство всей тьмы вещей. Говорили: «Небо способно покрывать их сверху, но не способно поддерживать их снизу; земля способна поддерживать их снизу, но не способна покрывать их сверху. Великий Путь способен их вмещать, но не способен их различать». Они знали, что для каждой из тьмы вещей есть возможное, есть и невозможное, поэтому говорили: «При выборе нет всеобщего, обучение не каждого достигает, лишь Путь объемлет все без остатка». По этой причине Шэнь Дао отбросил знания, отказался от самого себя и действовал лишь по принуждению. Он считал естественным законом очищение от вещей и равнодушие. Говорил: «Знание – это незнание, даже незначительные знания приближают к опасности». Стыдил безнравственных, не служил, но высмеивал тех, кто почитал достойных в Поднебесной; свободный, необузданный, он не действовал, но порицал великих мудрецов Поднебесной. То молотком, то рукой он сглаживал шероховатости и вместе с другими приспосабливался к обстоятельствам. Отбрасывал и истинное, и ложное, лишь бы избежать затруднений. Не изучал ни людских знаний, ни забот, не ведал ни прошедшего, ни будущего и лишь величественно возвышался. Действовал, лишь когда толкали; шел, лишь когда тащили; крутился, подобно вихрю, кружился, подобно перышку, вращался, подобно жернову. Почему же он оставался целостным, не встречая порицания, не делая ошибок ни в движении, ни в покое, никогда не совершая преступлений? Потому что подобно вещи, не обладающей знаниями, не ведал беды самоутверждения, не отягощал себя применением знаний, не отходил от естественных законов ни в движении, ни в покое; поэтому-то за всю жизнь так и не прославился. Поэтому говорил: «Высшее лишь в том, чтобы уподобиться вещи, не обладающей знаниями, не использовать ни достойных, ни мудрых. Ведь любой ком земли не утратит пути». Удальцы между собой его высмеивали: «Не достойно ли удивления учение Шэнь Дао? В нем поведение не живого человека, а мертвого!» Таково же и учение Тянь Пяня. Он удостоился перенять у Пын Мэна учение без поучений. Наставляя, Пын Мэн говорил: «Даосы древности пришли лишь к тому выводу, что нет ни истинного, ни неистинного». Его наставления подобны шуму встречного ветра, как же можно о них говорить? Он всегда противоречит людям, но не встречает внимания и неизбежно сглаживает шероховатости. То, что он называет учением, не настоящее учение; в истине, о которой он говорит, неизбежно есть ложь. Пын Мэн, Тянь Пянь и Шэнь Дао не знали учения, хотя, в общем, о нем и слышали.
В учение древних входили такие положения: считать основой мельчайшее семя, а вещью – крупное; считать накопление недостатком, жить безмятежно, в одиночестве, с ясным разумом. Услышав о таких наставлениях, обрадовались Страж Границы и Лао-цзы. Они построили учение на постоянстве бытия и небытия с главным – великим единством. Учили во внешнем – быть терпеливым, мягким, уступчивым, в сущности во внутреннем – пустым, чистым, не разрушать ни одной из тьмы вещей.
Страж Границы сказал: «Телесные формы и вещи сами показываются тому, кто на самом себе не останавливается. Его движения подобны течению воды, его покой подобен зеркалу, его ответ подобен эху. Туманный, будто отсутствует; тихий, будто прозрачен, уподобляясь вещам, гармоничен, приобретая вещи, несет урон. Никогда не опережая других, всегда следует за другими».
Лао-цзы сказал: «Кто, сознавая свою мужественность, соблюдает женственность, становится для Поднебесной главным руслом. Кто, сознавая свою чистоту, соблюдает стыдливость, становится для Поднебесной долиной. Все предпочитают быть первыми, лишь он предпочитает быть последним». И еще сказал: «Он принимает на себя унижение Поднебесной. Все предпочитают полноту, только он предпочитает пустоту; не накапливает, поэтому обладает избытком. Обладая избытком, высится одинокий. В поведении нетороплив и потерь не несет, держится недеяния и высмеивает ловкость других. Все домогаются счастья, и лишь он видит целостность несовершенного». И еще сказал: «Лишь бы избежать беды. Считать глубокое корнем, умеренность правилом». И еще сказал: «Твердое ломается, острое тупится. Он всегда великодушен к таким вещам, ничего не отнимает у других. Вот что можно назвать высшим совершенством»
