Не зажигая свет, Мария прошла в комнату. Иван оказался дома и, как частенько в последнее время, спал на диване в передней. Дышал тяжело, со свистом, от его дыхания в комнате стоял легкий запах перегара, к которому Мария не могла привыкнуть.
В спальне она включила свет и огляделась. Но и здесь все ей казалось чужим.
Мария подумала, что следует взяться за работу, которую получила в ателье. Она вернулась в переднюю, освещенную отблесками, падавшими из спальни, посмотрела на открытую швейную машину с брошенным на нее недошитым платьем, включила настольную лампу и, опустившись на стул, взяла шитье в руки. Так и сидела какое-то время. Работать не хотелось.
За спиной продолжал посвистывать носом Иван.
Отложив платье, Мария глянула на мужа. Тот лежал навзничь, без подушки, и правая рука его свисала с дивана, касаясь пальцами пола. Глаза были закрыты.
Неужели это тот человек, за которого она выходила замуж с такими надеждами? Она еще раз внимательно осмотрела мужа с ног до головы, словно пыталась найти хоть какие-то дорогие и родные ей черточки.
Иван продолжал храпеть. Ему, возможно, снились ужасы, он вдруг застонал и что-то пробормотал, при этом рука его немного поднялась с пола и снова упала, ударившись о доску.
Мария подошла к дивану, чтобы повернуть спящего мужа, и вдруг увидела у него под боком пистолет, который, очевидно, выпал из пиджака.
Замерла: «Откуда? Где он его взял?! Зачем?»
Потом испугалась еще сильней: «На кого это он держит? Неужели на Петра? Да кто знает, в кого пульнет с пьяных глаз?!»
Неумело и осторожно взяла пистолет за ствол. Парабеллум оттягивал руку холодным тяжелым весом.
Чепиков люто заскрежетал зубами. Мария вздрогнула. Удушливая волна обиды захлестнула ее: за что ей такая судьба — и хромота, и муж старый, пьяница, и без материнского счастья… Словно кем-то проклята ее жизнь!..
Неожиданно пришла мысль: выстрелить и покончить сразу со всем. Господь уже давно ждет ее… Но все же она осторожно опустила руку с пистолетом, подумала: «Выбросить в реку?» И снова сомнение: «Проснется Иван, увидит, что нет пистолета… Беды не оберешься!»
Завернув парабеллум в платочек, она огляделась. Посмотрела на старый сундук, в который складывала разное тряпье, подошла к нему, подняла крышку и засунула пистолет на самое дно.
Постояла какое-то время неподвижно, не закрывая сундука и краем глаза следя за мужем. Чепиков продолжал тяжело сопеть. Тогда она опустила крышку и быстро отошла от сундука.
Вернулась к своей машинке, снова села за нее, взяла платье и начала вытягивать наметку.
Все валилось из рук, и Мария поняла, что сегодня платье не дошьет. Пистолет был спрятан, но у нее все равно бегали по спине мурашки…
Прошло еще какое-то время. Чепиков задышал ровнее, — видимо, кошмары перестали терзать его, и он заснул спокойнее; глубокие морщины на лице немного разгладились, и оно стало умиротворенным. Страх у Марии проходил, и теперь ей стало жалко мужа. И мысли обрели другое, нежели до сих пор, направление.
Вспомнилось, каким был Иван несколько лет тому назад: подтянутый и быстрый; казалось, совсем не чувствовал ни своих лет, ни ранений. Словно выплывшая белая лилия, возникло из глуби воспоминаний влюбленное лицо Ивана, взгляд, всегда устремленный к ней.
В ту пору, когда она почувствовала к нему влечение, ей очень хотелось быть красивой. С отчаянием всматривалась в большое поцарапанное зеркало в шкафу, изучая свою немного перекошенную от постоянной хромоты фигуру. Ее всегда печальные серые глаза постепенно стали радостно блестеть и приятно украшали неяркое продолговатое лицо. Возникла даже злость на мать, которая запустила болезнь, не лечила дочку. Со временем, правда, поняла, что в этом была повинна война. Но и после войны жилось нелегко.
Была благодарна Чепикову за его любовь, понимала, что чувства его не от жалости, а настоящие. Вспомнились первые дни их семейной жизни — как Иван носил ей цветы в больницу, как любил разговаривать с ней, как берег, не разрешал делать тяжелую работу.
Мария встала, осторожно подняла руку Ивана, которая снова упала на пол, уложила ее удобнее на диван.
