— Мои.
— Хорошо, — похвалил майор, перебирая ключи, как четки. — И этот, конечно?
Продавщица посмотрела на ключ, который показывал Литвин, и, насколько это ей удалось, беззаботно переспросила:
— Разве мой?
— Ваш…
— В протоколе, который вы подписали, говорится о связке ключей в количестве восьми штук, — напомнил капитан Бреус. — Здесь их как раз восемь. Все на месте.
Он взял со стола протокол и протянул его Ганке… Она даже не посмотрела в его сторону.
— Если мой, значит, мой, — ответила Литвину.
— А замок где висит?
— Потерялся замок… Давно купила в Черкассах… Да, — уже тверже повторила Ганна. — Потом где-то пропал. А ключ как висел на связке, так и остался. Это что же, преступление — иметь ключи? — Она с вызовом обвела взглядом присутствующих. — У меня в доме подороже вещи имеются, а вы к этому старому ключу прицепились.
— Иметь ключи, конечно, не преступление, — улыбнулся одними глазами Коваль. Он кивнул майору, и тот достал из ящика большой замок. — Говорите, потерялся замок? А мы его нашли…
Литвин пододвинул к Ганне через весь стол ключи и замок.
— Возьмите в руки.
Кульбачка не знала, что делать: то краснела, то белела, то протягивала руку к замку, то отдергивала ее, словно боялась обжечься. А глаза так и сверкали.
— Не мой замок, — наконец тяжело выдохнула она. — Нет. И без того вижу.
— А чей?
— Не знаю.
— Как же это получается: ключ ваш, а замок чужой?
— Я замок купила на базаре. Наверно, мастер сделал еще кому-то такой.
— А если я вам скажу, где мы его взяли?
Ганка подняла глаза — белые, прозрачные, пустые.
— На дверях хаты покойного Лагуты.
Ничего другого Кульбачка и не ожидала, потому и ни один мускул на ее лице не дрогнул.
— Значит, и Лагута у того же мастера в Черкассах купил, — сказала она.
У капитана Бреуса не было фактов, которые он мог бы противопоставить словам продавщицы. Его предположения, так же как и довод Кульбачки, на весах истины имели одинаковый вес: ни одного прямого доказательства! Но поскольку правосудие требует, чтобы не подозреваемый защищал свою невиновность, а обвинитель доказал преступление, сейчас поединок выигрывала смекалистая Ганна.
— Ну что ж, гражданка Кульбачка, — вздохнул Коваль. — У нас нет оснований не верить вашему объяснению. Больше ничего не хотите сказать?
Она отрицательно покачала головой.
После того как конвоир вывел ее, Коваль заметил начальнику уголовного розыска:
— Не следует, Юрий Иванович, увлекаться непроверенными гипотезами. Их может быть сотни, но только обоснованная становится нашим оружием. Иначе оружие, как видите, оказывается не в наших руках…
Майор Литвин с удовлетворением слушал Коваля…
Микола Гоглюватый был одним из немногих жителей Вербивки, который не ночевал дома с восьмого на девятое июля. Благодаря старательности участкового инспектора, лейтенанта Биляка, который превзошел самого себя, добывая нужные Ковалю данные, благодаря его дружеским отношениям с жителями деревни удалось обнаружить трех человек, не ночевавших в ту ночь дома. Двоих из них — пожилую колхозницу, которая с вечера поехала со свежими овощами на рынок в Белую Церковь, и парня, загулявшего с девушкой, — допросил Коваль. С третьим разговаривал капитан Бреус.
Перед начальником уголовного розыска, осторожно подобрав ноги, сидел, казалось, на самом краешке стула смуглый худощавый мужчина лет тридцати с беспокойными и одновременно наглыми зеленоватыми глазами.
Он заметно нервничал, не зная, зачем его вызвали в милицию. Ерзая на стуле, Гоглюватый словно готовился по первому же знаку капитана сорваться с места и бежать из кабинета.
Бреус хорошо знал этого шофера райпотребсоюза и, опытным глазом определив его душевное состояние, решил, что Гоглюватый вполне «созрел» для откровенной беседы.
— Итак, Микола Павлович, — начал капитан, — расскажите подробно, где вы ночевали с восьмого на девятое июля…
— Почему на девятое? Я всегда дома ночую, и седьмого, и восьмого, и девятого ночевал. Ну, не обязательно в хате, можно и на сеновале, еще холостякую… — попробовал пошутить он. — Бывает, так наишачишься, что к вечеру ни согнуться, ни разогнуться, где стою — там и упаду. Ночь теплая, земля мягкая.
