— Я же говорил, что это поросенки, — хныкал Вовка, но его никто не слушал.
Густые темно-зеленые кроны осин, обычно закрывавшие небо, теперь, как петушиные хвосты, распластавшись под ветром, гнулись к земле, а стройные в рябых сарафанах березы, как девушки в хороводе, кланялись друг дружке. Над самыми кронами стонущего леса летала сорока и что-то высматривала. Ветер бил ее в грудь, трепал хвост, отчего она летала не прямо, а как-то боком и, как заводная, все время трещала.
Чем дальше заходили в лес, тем тревожней становилось на душе Павлика. Он уже несколько раз предлагал ребятам вернуться, но Таня уверяла, что эти места она хорошо знает, они с мамой всегда здесь собирают грибы. И когда Павлик все-таки решил вернуть ребят домой, было поздно. Заметки свои они давно потеряли. Павлик понял, что заблудились. Откуда-то издалека, приглушенное ветром, донеслось: «А-у-у-у». Павлик, не раздумывая, повел ребят туда. Потом голоса послышались справа и они снова повернули на них. Шли долго, но больше ничего не услышали.
— Эх, Валерик, — вздохнула Оля, — был бы сейчас Тузик, он бы дорогу домой нашел…
«Хотя бы солнце выглянуло, я бы по нему нашел дорогу», — думал Павлик. Но Тузика не было, солнце в этот день так и не показалось, а компас он забыл дома. Вскоре плававшие по небу разрозненные тучи расширились, опустились ниже и закрыли все небо. А когда наступила короткая ленинградская ночь, над головой не оказалось ни одной звездочки, как будто их склевала летавшая днем сорока.
Карасев держал в руках записку и думал, что же случилось. После дежурства надо бы отдохнуть, но записка беспокоила. В ней говорилось, что ребята нашли в лесу Рыжего и того другого, большеногого. И вместо того чтобы лечь» он оделся, закрыл комнату и вышел.
Дома Павлика не было. Не было его и на поляне возле водоема. Когда он вернулся назад, во дворе, где жил Павлик, увидел Полину Ивановну и показал ей письмо.
— Ах вот что, — улыбнулась она и начала рассказывать о событиях той ночи, когда в петлю попался Костя. — Господи, и что это за дети. Чего они только не придумают, — увлеклась и начала рассказывать о Павлике, об Оле, об остальных.
— А я, признаться, тоже привязался к этому мальчику, но часто мне кажется, что я его не понимаю. Какой-то он не по годам серьезный. Кстати, где же дети? — спросил Карасев.
— И то правда, где же они? — повторила она, вспомнив, что по возвращении домой не видела ни Олю, ни Павлика, закричала: — Дети! Павлик! Оля! — но никто не отзывался. — Вы посидите немного, а я сбегаю за ними.
Карасев видел, как ее белый платок мелькал то на одном, то на другом участке. Вернулась она бледная, запыхавшаяся.
— Как сквозь землю провалились. Господи, куда же они девались?
— А соседские дети дома?
— Их тоже нет, — сказала она и испугалась своих слов.
— Пойдемте, поищем вместе, — предложил Карасев.
— А куда идти? Я уже все обегала, — сказала Полина Ивановна.
— Сходим на поляну, ребят поспрашиваем…
Но там ни Павлика, ни его компании не было. Только какая-то женщина сказала им, что видела, как в двенадцатом часу дня две девочки, три мальчика пошли в лес с корзинками.
— Как в лес? — растерянно спросила Полина Ивановна. — Неужели Павлик мог решиться на такое?
— Пойдемте искать.
— Пойдем, — с надеждой подхватила она.
Молча шли они минут тридцать — сорок. Наконец Полина Ивановна остановилась и сказала:
— Разве же их найдешь? Здесь вон сколько дорог, — и показала на причудливо переплетающиеся тропинки.
— Может, они уже дома? — спросил Михаил Петрович.
— И то правда! Пошли домой, — быстро ответила она и повернула назад. Впереди мелькнуло что-то белое. Полина Ивановна опередила Карасева и первая наклонилась к земле.
— Олина косынка! Но у нее же утром была панамка… Пошли скорее домой.
Карасев еле поспевал за ней, а она все прибавляла шаг. Но дома детей не было. Она сразу сникла, растерялась. Уже ни к кому не обращаясь, твердила одно и то же:
— Господи! Ну где же они? Где? Где?
На Алексея Ивановича Прохорова, дедушку Валерика и Вовки, прибежавшего к Полине Ивановне, было жалко смотреть. В глазах отчаяние, страх…
