— Привет, — сказал лейтенант Володя, — привет дежурной службе. Как несете?
— Хорошо несем, — ответил Олег.
— Пока тихо, — сказал Мокеев. — Привет, смысловая сторона....
Этого оказалось достаточно, чтоб лейтенант Володя завелся.
— Да какая смысловая!.. — Он отмахнулся. — На стыке проспекта Свободы и Калинина эти кусты идиотские никак не вырублю... и не могу сообразить, где смысл... тьфу!
— Во-первых, не кусты, а яблони, — поправил Мокеев.
— Кусты! — с нажимом сказал лейтенант Володя. — Кусты! Потому что яблони обязаны давать яблоки. А на этих кустах никто отродясь яблок не видал...
— Зато как по весне цветут! — возразил Мокеев, слегка подражая зампреду горисполкома — его манере говорить, повышая голос к концу фразы. — Как цветут! Какая россыпь белизны! Сколько радости доставляют задерганным горожанам — в вегетативный период...
— Тебе смешно... вот именно, вегетативный... На этом стыке все время что-то зреет... четвертое происшествие за полтора месяца...
— Пустяки не аргументы, — продолжал Мокеев поддразнивать приятеля. — Там даже не столкновения, а так — касания. Ни одного покойника, даже выбитого стекла еще не было...
— Стекла-то были. А покойника мы дождемся. Как аргумента... Слушай, Николай, а ведь кроме шуток, а? Непонятно и стыдно, если из-за двух паршивых кустов появится в сводке лишний покойник!
— Не кустов, а яблонь. И спроси что-нибудь полегче.
— Вот и он говорит — яблонь. Вегетативный период... россыпь белизны... ты что, за дверью подслушивал?
— Зачем за дверью? Про эти яблони мы лет десять долбим, еще до твоего появления на гаишном горизонте начали. Все аргументы наизусть. И на этом стыке не только касания случались — и сотрясение мозга было, и переломы, и материальный убыток свыше ста рублей... только покойника не было.
— Тогда я тем более не могу понять, где ж смысловая сторона... почему зампред так уперся в эти кусты!
— А ты со старыми кадрами посоветовался? Ты, прежде чем зампреда атаковать, пришел к старикам с поклоном?
— Вот видишь, пришел же...
— Не финти, лейтенант Володя, ты просто так пришел, попутно. А прямого вопроса ты не ставил...
— Ладно, Мокеев, ставлю прямой вопрос: почему?
Мокеев повернулся к старшине Ростиславу Яковлевичу — тот восемнадцать лет крутил милицейскую баранку и все здесь в городе знает.
— Яклич, ну-ка просвети молодого, необученного, в чем россыпь проблемы?
Яклич снял фуражку, покрутил в руках — тоже старая привычка, будто на митинге слово держит. Если, конечно, не с нарушителем толкует.
— Да как сказать, Николай Савельевич, дело известное...
— Яклич, не финти, не рви ты душу лейтенанту Володе — парень извелся весь...
— Одно скажу: Иван тут Трофимыч замешан.
— Какой Иван Трофимыч? — спросил лейтенант Володя недоуменно.
Ростислав Яковлевич не ответил, только посмотрел на Мокеева. Мокеев насмешливо сказал:
— Ну, лейтенант Володя, если ты не помнишь Ивана Трофимовича, то я уж не знаю, где твоя смысловая сторона... Напрягитесь, лейтенант, ну-ка... соберитесь с памятью... Иван Трофимович!
— Ну да! Неужели... сам?
— Видишь, пошарил в памяти и нашел. Да, сам.
— А при чем тут он? — снова спросил лейтенант Володя — он ужасно бывал недогадлив, когда застанут его врасплох или огорошат вот так, как сейчас.
— Твое счастье, Володя, что ты в ГАИ попал. В угрозыске ты бы неделю не продержался. Лет двадцать тому случился в городе воскресник, и на том воскреснике Иван Трофимыч посадил яблоню, первую в городе. Теперь их, как говорится, несколько штук, и все на месте — кроме этой, первой. Она в цвету перекрывает видимость на перекрестке, и кто-то когда-то поплатится за эту россыпь белизны.
— Здоровьем или жизнью.
— Может случиться...
Возникла пауза. Мокеев с интересом рассматривал расстроенное лицо лейтенанта Володи, старшина Ростислав Яковлевич крутил в руках форменную фуражку, смущенный своим знанием городских тонкостей, а Олег, усмехаясь, читал Тургенева — Олег учился на заочном отделении, свободную минуту на дежурстве он отдавал знакомству с классикой.
Подал голос городской телефон.
— Дежурный ГАИ старший лейтенант Мокеев слушает.
Некоторое время Мокеев держал трубку, одна бровь его поднялась, подергалась, выражение иронии скользнуло по лицу и пропало. Отвечал он вполне серьезно:
