Чуть свет, с собакою вдвоем - страница 143

Хотелось есть, и он пошел на кухню – там хлопья. В кухне сидеть негде, и он осторожно отнес тарелку в гостиную. Съел хлопья и пошел искать маму. Она лежала в спальне на полу. Он попытался ее разбудить. Включил чайник, налил ей чаю – он видел, как она это делает. Половину расплескал и забыл молоко и сахар. Она говорила, ей с утра нужны только чай и сигарета. Он пошел искать ее сигареты. Поставил чашку и положил сигареты у ее головы, но она все равно не проснулась. Попытался вставить сигарету ей в рот.

– Мамуля? – сказал он и ее потряс.

Она опять не проснулась, и тогда он лег рядом и попытался ее обнять (Кто мой маленький красавчик, ну-ка, обними меня). Через некоторое время ему стало скучно, он встал и пошел искать другие машинки.

Потом, когда она так и не проснулась, он подтащил стул к двери в прихожей и попытался открыть. Раньше открывал, но теперь в замке не было ключа, и ничего не получилось.

В ту ночь он взял свое одеяло и лег спать на полу рядом с мамой. И еще две или три ночи он спал так, а потом понял, что нельзя. Мама странно пахла. Он закрыл дверь в спальню и больше туда не заглядывал.

Он подтащил стул к окну, иногда залезал, махал руками, чтоб заметили внизу, стучал по стеклу, но никто его не увидел. Люди были как муравьи. Потом перестал.

Он искал сестру по всей квартире, боялся, что она стала играть в прятки и застряла в шкафу или под кроватью, но ее нигде не было. Все кричал: «Никки?» А иногда: «Никола! А ну-ка, подойди сюда!» Так мама говорила, когда сердилась. Сестра у него смешная, все время делает разные глупости. Мама говорила: «Ой, Майкл, ты такой серьезный, ты будешь серьезным старичком. А вот твоя сестричка будет как я, Никки у нас умеет веселиться». По сестре он скучал еще больше, чем по маме. Скоро кто-нибудь придет, думал он. Но никто не приходил.

Его разбудил звонок. Кто-то колотил в дверь, говорил, что полиция. Папа тоже полиция. Не любит, когда его зовут «папа». Он проковылял в коридор и увидел, что открылась щель в почтовом ящике. Увидел рот, и этот рот шевелился, что-то говорил.

Все в порядке, все хорошо, теперь все хорошо. А мама дома? А папа? Мы тебе поможем. Все хорошо.

Его крепко обнимала большая тетенька из полиции. «Где моя сестра?» – прошептал он, а она прошептала: «Что, лап?» – а другая тетенька, которая потом станет называться Линда, сказала: «Нет у него никакой сестры, он бредит». Потом она унесла его в «скорую помощь». Там он опять спросил: «Где моя сестра?» – а она сказала: «Тихо, Майкл, у тебя нет сестры. Перестань о ней говорить». Он и перестал. Спрятал ее туда, где прячешь все самое драгоценное, запер на замок и не вынимал тридцать с лишним лет.

Фаунтинc. Ну наконец-то.

Там были олени, и древние дубы, и долгие тени летнего вечера. Деревья сплошь покрылись новой листвой – алхимическое превращение зелени в золото. Чирикали миленькие птички. Джулии бы здесь понравилось.

Он приехал, когда ворота уже заперли, и пришлось искать другой, менее законный способ проникнуть внутрь.

Олени вели себя смирно, человека с собакой ничуть не пугались. Собака шла на поводке. Они миновали большой дом и церковь, и то и другое спроектировано каким-то Бёрджесом. Да, Джексон – правонарушитель, зато он просвещенный правонарушитель. Без людей тут гораздо лучше. Как почти везде.

– Только мы с тобой, – сказал он собаке.

Само аббатство не разочаровало, хотя Джексон все равно предпочитал невзрачные развалины Джарвиса. Он спустил собаку с поводка и зашагал Высокой тропой по кромке долины, укрывшей Фаунтинc. Остановился у «трона Анны Болейн», полюбовался роскошным видом на лужайки и ручьи, что тянулись вдаль до самых руин аббатства. Никаких признаков безголовых женщин. Сумерки. В Шотландии, где Луиза, была бы тъмнина.

Он пошел назад, побродил среди руин. Собака умчалась куда-то – гепардом рванула за кроликом. Джексон сел на камни низкой древней стены. Думал, здесь раньше была галерея, но пригляделся к табличке и обнаружил, что это сортир. Пожалуй, и впрямь пора купить очки.

– Хоть мир не пишет мне совсем, я миру напишу