Они больше никогда не встретились. И жили счастливо со своими семьями. Правда, несколько раз, когда ему становилось совсем хреново, он еще приходил в этот клуб, садился за тот столик и ждал, глядя с жадной надеждой на входящих женщин. Но она больше не гуляла по этой улице, а скоро вообще перешла на другую работу. Только когда проезжала мимо в машине или троллейбусе, с отчаянием камикадзе вскидывала веки на тонированную дверь, неизменно получая удар в сердце, который долго отдавался потом гулом в голове и болью в утробе.
Однажды они чуть было не столкнулись. Тогда, в новомодном развлекательном комплексе, блуждая среди искусственных пальм, хлорированных водопадов и стаканчиков кока-колы, можно было встретить всю эту большую деревню под названием Москва. Там встречались случайно и нелепо — забытые одноклассники, ненавистные шефы, бывшие враги и будущие друзья. Они были с семьями. Она — с мужем. Он — с женой. И целых две секунды стояли в метре друг от друга. Но им опять повезло. Она отвернулась, чтобы окликнуть мужа, он наклонился, чтобы взять на руки малыша. А через несколько дней сидели на уютных кухнях и, леденея от ужаса, смотрели в вечерних новостях репортаж о крушении аквапарка. О трупах в бассейнах, погребенных под модной стеклянной крышей. Они переключали на другой канал, успевая мысленно перекреститься, вознося благодарность кому-то, кто их хранит.
Они жили долго. И были счастливы. Они и сейчас еще живут — опаздывают на работу, растят детей, ездят отдыхать в Турцию и Египет, спешат вечером домой, а на вопрос «как дела?» отвечают «нормально», скрещивая за спиной пальцы. И редко, если на рассвете вдруг ни с того ни с сего приснится теплое розовое море, они дольше обычного обнимают подушку, пряча в нее лицо. В такие дни их трудно разбудить. Они упрямо, до слез сжимают веки, не желая выпустить наружу едкий опасный раствор, в котором кощунственная мечта потерять рай вступает в реакцию с памятью или предчувствием о прошлых, будущих или придуманных встречах. А потом все-таки открывают глаза, они — те, кому повезло.
Снова закапал дождик проклятый,
Трудно поверить — но стало приятно…
В. Петкун
Стоит открыть для себя гениальнейшую теорию Эйнштейна, как жизнь сразу становится веселее. Нет, правда, насколько проще и увлекательнее делается существование, когда узнаешь, что нет ничего абсолютного!
У них даже была такая игра, одна из многих, одна из любимых. Так и называлась — «относительность». Кто-то, например Гусева, вдруг спрашивал по дороге в курилку, какие есть на задворках любого школьного двора:
— Сим, скажи, что такое финская салями относительно продуктов питания?
— Животные жиры, округленные оболочкой, а точнее — пищевой продукт из измельченного мяса и некоторых субпродуктов с добавлением шпика, перца, молока, яиц, соли, сахара… — бодро чеканила Симонова, у которой в памяти, как на магнитофонной пленке, отпечатывались иногда разные неожиданные вещи, когда-то услышанные или прочитанные.
— А относительно нас?
— Новый год, Восьмое марта, Девятое мая и… забыл, когда еще заказы дают? — басил Толстый Генка, мечтательно облизываясь.
— Ну а относительно Ереминой матери, когда она была завотделом в универсаме?
— Средство существования! — орали они уже хором.
Любовь относительна — так же, как все остальное. Не больше, не меньше. Так же, как колбаса. Вот, например, любовь сама по себе — это одно, а любовь относительно дружбы — что-то уже совсем другое.
И надо ли говорить о временах года? Однажды понимаешь, что относительно календаря весна пришла, а относительно тебя — нет.
Солнце дает потрясающую подсветку и без того ярким, словно горящим изнутри, молодым светло-салатовым листьям. На фоне такого редкого в Москве лазурного неба они подняли бы настроение любому, самому отъявленному зануде.
Торопливо цокая каблучками по направлению к своему подъезду, она с тоской смотрит на радостно копошащуюся у ручейка малышню. Почему-то нет в этом году ощущения весны. Ну нет, и все тут.
Первый раз в жизни она, кажется, была бы рада, если бы зима задержалась у них подольше. По крайней мере, не приходилось бы тратить столько нервных усилий на борьбу с угнетающим контрастом между внутренним сумраком и такими яркими, словно воскресшими лицами, неизвестно откуда появившимися на улицах города.
