Ну вот, сейчас тревожные ноты утонут в волнах эфира. И можно будет выдохнуть. И быстрее уйти отсюда, заплатив за невыпитый чай… Что это? Не может быть — теперь еще и побеседуют! Она оглядывается почти против воли, бросает испуганный взгляд на источник звука и замирает, прислушиваясь.
— Демон, говорят, твой новый альбом — последний?
— Да.
Голос как будто издевается, как будто тот, кому он принадлежит, ловит свой непонятный кайф от этого тихого безоговорочного «да».
— Действительно уходишь? Считаешь, в нашем шоу-бизнесе что-то не так? Если да, то когда это началось?
— Все не так. А началось это, когда артистов перестали хоронить за кладбищенской оградой.
— Э-э…
Как быстро на полированный говорок диджея опустилась пыль осторожности! Понятно, не хочется в самом начале эфира быть благожелательно посланным на три буквы. А от этого персонажа с устрашающим псевдонимом можно ожидать всего.
— Ммм, говорят еще, ты собираешься покончить с полигамностью… Неужели женишься?
— Ну, вероятно, когда-то придется все же это сделать, хотя бы для того, чтобы избавиться от таких вопросов… А вообще, спросите у тех, кто говорит, им виднее.
Разговор за спиной обрывается на полуслове, когда одна из барышень, та, что интересовалась любовью, восклицает:
— Во молодец, а! Обожаю его за это…
— А-а… Волшебный Голос Джельсомино, понятно… Да ведь он урод!
Неподдельное восхищение первой и не менее искреннее удивление второй не оставляют сомнений — над пропастью разного отношения к жизни этих полуподружек держит лишь шелковая тесьма общей тусовки.
— Не-а, он хороший… — мечтательно не соглашается вторая, — побольше бы таких уродов… Да неужели не слышишь — он же просто членом поет!
Поклонница? Ей не надо поворачивать голову, чтобы оценить ту, кто это сказала. Она и так знает, что его почитательницы делятся на три группы. Первая, и основная, — те, кому пару лет назад запал в душу трогательный образ монстра. Когда мудрый продюсер углядел неожиданный в певце-самоучке актерский талант. «Просто с его внешностью не надо тратиться на грим для маньяка!» — шутили тогда острословы. Но и они притихли, когда в конце закрытого показа зал обливался слезами от жалости и сочувствия… нет, не к жертвам — фиг с ними, с жертвами, сами виноваты… А к главному герою — убийце. Вторая группа — странные личности, которым нравятся сами песни, мрачно-романтичные и довольно простые, жестокие и добрые, типа «ты, да я, да мы с тобой, да ты без меня, да я без тебя, это было давно, и вообще все это фигня».
— Вот ведь… а народу нравится! — восхищалась когда-то Лерка, усердно вычисляющая формулу успеха.
Понятно, впрочем, какому народу. И понятно за что.
Да, есть еще третья категория — извращенки, влюбленные в маргинальную внешность обаятельного страшилы.
Она никогда не причисляла себя ни к одной из них.
Настя слегка поворачивает голову в сторону стойки, а мальчик-паинька тут как тут.
— Вам не понравился наш чай? — Разочарование в голосе звучит вполне профессионально, даже искренне.
«За это чертово радио, за этих идиоток рядом, за эту кошмарную, бесконечную зиму я бы разочаровала тебя еще и не так…» Она отказалась от соблазна увидеть выражение лица официанта, когда он услышит заказ, ради другого удовольствия — спрятать взгляд за прядями золотых волос и на обеспокоенные вопросы устало-подсевшим голосом ответить:
— Скажите, у вас есть коньяк? Сто граммов, пожалуйста. И лимон.
Она умиротворенно тушит вторую сигарету. Злорадно усмехается, наблюдая, как быстро густеют за окном мгла и холод. Ну и где ты, страшное воздаяние за неправедную жизнь — обещанное глобальное потепление, которого все так боятся? Где же ты? Загостилось в Европе и не торопишься к нам, грешникам? И правильно. Нечего здесь делать.
Не верится все же, что где-то, не так далеко, сейчас самая настоящая весна.
Прошлая весна в Париже началась так поздно, что ее устали ждать даже в этой любимой Богом стране. И так резко, что все тут же, не сговариваясь, сошли с ума. Последние годы мир заслуженно содрогается от череды небывалых природных катаклизмов, по сравнению с ними двухнедельный снегопад в начале марта, ветер и гололед — это, конечно, сущий пустяк, но все же… Все же давненько так не колбасило неразумную молодежь, давно так не плющило злополучных невротиков, давно Париж не посещало такое мощное весеннее обострение.
