Неужели надеется переманить в свой лагерь? Кайгысыз ходил по комнате, загребая волосы пятерней. Надо бы добежать до комитета, унести из сейфа продкарточки, спрятать на чердаке. Растащут казаки, начнут торговать на базаре…
С улицы донесся конский топот. Кайгысыз выглянул из-за занавески — вооруженный отряд. Пожалуй, выходить опасно. Он посмотрел на брата. Агаджан улыбался. Видно, думает, что убедил, что в душе Кайгысыза идет борьба.
— Дело не в том, что я могу пострадать… — начал Кайгысыз.
— А в чем же? — удивился Агаджан.
— Во взглядах… Зачем живем? Для чего живем?
Агаджан задумался, потом очень мягко спросил:
— Ты… в самом деле большевик?
— Пока еще не вступил в партию, но дело не в этом.
— И тебе не жаль ислама? Религии наших предков?
— По совести — ни тебе, ни мне нет дела до мусульманства.
— А не преувеличиваешь?
— Едва ли. И потом я читал Коран в подлиннике и в переводе и не помню, чтобы там было сказано: обманывай и наживайся, бей и грабь, принуждай и получай выгоду.
— Кого я обманул?
— Разве свой хлеб добываешь своими руками?
— Бог дает.
— Почему же не дает он твоим батракам?
— Видно, не хочет.
— Где же справедливость? Одного делать хозяином, другого рабом…
В дверь снова заглянула Даша.
— Константин Сергеевич! Сейчас у калитки задержала этого… бывшего волостного… Из Совета. Можете ругать меня — я сказала, что вы в дальний аул уехали.
— А он?
— Чертыхнулся. Его, говорит, счастье. У этих товарищей, говорит, чутье, как у борзых…
— Молодец, Даша-джан! — сказал Кайгысыз.
Даша улыбнулась и скрылась за дверью.
— Не знаю, придется ли нам когда-нибудь еще беседовать, — сказал Агаджан, — но, как старший, не могу молчать: ты тут, в Мерве, в своем Продкоме дров наломал в пять раз больше, чем большевики! Разве этого ждал от тебя Теч-сердар? Пусть сам бог хранит нас от предателей своего народа!
— Я не предавал своего народа.
— Ты и брата своего не жалеешь.
— Я всегда тебе говорил, что не пощажу того, кто сидит на шее у туркмена. Пусть это будет старший мой брат, пусть младший…
— Выходит, что я…
— Если бы ты не был моим старшим братом, я бы сказал…
— Не бойся, говори!
— Я бы назвал тебя врагом своего народа!
Упершись обеими руками в стол, Агаджан нагнулся к брату.
— Так?..
Но Кайгысыз, не слушая его, вскочил на ноги и кричал:
— Я не тот беззащитный Кайгысыз, какого ты лупил когда-то! Не забывай! Мне не страшно теперь говорить тебе всю правду. Как назвать человека, который продает свою родину англичанам? Если он не враг своего народа, то кто же? Отвечай!
Голос Агаджана прозвучал глухо.
— Я не торгую своей страной.
— Какая разница? Сам не продаешь, так в сговоре с теми, кто продает. Разве вы не хотите запрячь туркмен в английскую арбу? Разве для такого предательства Теч-сердар произвел тебя на свет?
Тщетно Агаджан пытался прервать его гневную речь. Кайгысыз кричал всё громче.
— Вы предатели! На лице вашем клеймо! Будущие поколения заклеймят ваши имена позором!..
— Заткнись! — прохрипел сквозь зубы Агаджан.
— Ты не можешь заставить меня замолчать!
— Не смей больше называть меня братом! Мы теперь кровные враги. Если бы не считал тебя ничтожеством, я в землю вбил бы по самую глотку.
— Не думай, что я не могу взять тебя за горло, как Джепбар-Хораза.
Агаджану показалось, что каждый глаз Кайгысыза стал величиной с деревянную плошку, и не было в них пощады. Ему стало страшно.
Увидев, что брат поник, Кайгысыз тихо сказал:
— Идущий в ад ищет попутчика. Всего страшнее, что ты загубил своего сына. Загубил невинного, добродушного Силаба!
— Что я сделал любимому сыну?
— Узнаешь, когда его горячая кровь зальет песок, когда придется читать по нем джиназу… отходную! Только и жалко одного Силаба.
— Где твоя совесть? — у брата вдруг хлынули слезы и он закрыл лицо руками.
— А твоя судьба может оказаться пострашнее… — продолжал Кайгысыз.
Вошла Даша с чайником.
— Завтрак готов.
Агаджан оттолкнул женщину и выбежал из комнаты.
