И однажды в воскресенье председатель Совнаркоме пропал.
…Не появился он ни в понедельник, ни во вторник Заседание Совнаркома отменили. Заведующий автобазой подтвердил всеобщую догадку, что в воскресенье Атабаев сел за руль фордика и отправился на охоту. Может быть авария? А если попал в руки злодеев? Да и мало ли что могло случиться? Немедленно начались розыски Атабаева.
Казалось, жизнь председателя Совнаркома в опасности. Из Ашхабада во все концы степи помчались машины. Только на третий день председателя Совнаркома увидели с самолета. Действительно, в автомашине случилась какая-то техническая неполадка, пустяк — что-то с карбюратором, Атабаев не сумел пустить мотор… Ничего, жив-здоров! И, возвратившись, рассмешил друзей и товарищей:
— Три дня как на курорте! Обо всем позабыл! Одна забота — как поджарить джейранину. На углях или в золу закопать?
На самом деле все было иначе: тяжело было… И удивительно. Он глядел на вечно живые, беспрестанно меняющиеся дали степного горизонта — ни одного острого угла. Глядел на безоблачное голубое небо, на оранжевые языки пламени костра, на неуклюжий, на высоких колесах, силуэт старенького, черного фордика… Он видел и не видел всего этого. Обида щемила сердце и нельзя было отделаться от этой обиды, она была неотвязна… Кто же сейчас беспокоится о нём? Ну, конечно, суета в Сознаркоме — пропал председатель! Товарищи волнуются, иные искренне огорчены, другие обсуждают, как и когда рапортовать в Москву. Ну, конечно, если он погиб, за его гробом по Ашхабаду пойдут толпы. Многие рядом или в отдалении делали вместе с ним революцию в Средней Азии, миллионам других, кто и не участвовал в событиях прошедших лет, он помог. Помог, как клялся когда-то в юные годы помогать обездоленным. Ну, конечно, для таких, как Абдыразак, Паскуцкий, Айтаков, потерять его — потерять какой-то важный этап своей жизни. Газеты скажут: невозместимая потеря! Но кто же все-таки всей жизнью сейчас измеряет его исчезновение? Для кого эта потеря — сломанная личная судьба? Кто будет беззвучно плакать каждую ночь? Для кого опустеет дом?
Нет, конечно, пройдут часы или дни — его найдут. И снова закипит бешеная работа. И будут звонить телефоны и приходить люди. И некогда отдохнуть — всем нужен.
Как странно — всем нужен и… одинок.
Он давно привык к одиночеству. И все-таки оно тяготило! Случайный взгляд, неожиданный поворот женской головы, завиток на тонкой шее вдруг заставлял сердце биться сильнее, но Атабаев бежал от таких искушений. Лучше оставаться холостяком, чем ошибаться в выборе на пятом десятке.
* * *
Атабаеву часто приходилось летать в Москву. Каждый раз он останавливался в гостинице «Метрополь». Однажды, когда он готовился к докладу, ему понадобилась стенографистка. В ожидании он загляделся в окно. Всё та же Театральная площадь, как в двадцатом году, при первой встрече с Лениным. Только тогда была морозная зима, пустынный ночной город, бессонница, волнение… Сейчас в скверах цвели яблони и вишни, ползли красножелтые коробочки трамваев, кишел разноцветный людской муравейник. Подумать только, — каждая маленькая фигурка там, на площади, центр какой-то жизни, мыслей, чувств. От нее, как лучи от звезды, тянутся нити к другим судьбам, все сплетается, и все-таки каждый чувствует себя самым главным в этом мире. От его поступков и решений зависит множество событий.
В дверь постучали. Вошла молоденькая, миловидная девушка с портфельчиком в руках.
— Это вы Константин Сергеевич? Меня прислали с биржи труда.
— Стенографистка? Как вас зовут?
— Брянцева… Евгения Яковлевна.
— Пожалуйста, проходите. Располагайтесь за столом.
Вот и занес кого-то летний ветер с площади в номер.
Обычно деятельный и целеустремленный, Атабаев не мог на этот раз выйти из задумчивого настроения. Машинально перебирая бумаги, он смотрел на стенографистку, пытаясь отделить её от толпы на Театральной площади, занимавшей его мысли минуту назад. Совсем юное лицо, пышные волосы вокруг лба, белый воротничок; должно быть, очень застенчива, но старается казаться спокойной и степенной.
— Работаете где-нибудь? — спросил он, чтобы не длить молчания.
