Но почему именно в Мары?
Да потому, что в других местах, где вода течет еле-еле, будто струйка из носика чайника, там реформу проводить не так уж сложно. А в Марыйском крае, где большие поля раскинулись на берегах Мургаба и Теджена, там, чтобы опрокинуть сопротивление баев, надо, как говорил Паскуцкий, руки приложить.
Штаб председателя Совнаркома и комиссии по реформе разместился в двухэтажном здании гостиницы. Работа здесь не прекращалась ни днем, ни ночью: непрестанно шли в комиссию люди, и до утра в окнах горел свет.
Издавна земля и вода распределялась у туркмен не по труду, а на семью. Таков был племенной порядок. Неженатые не имели права на землю и воду. И если в бедняцкой семье вырастали пять-шесть взрослых сыновей, они не имели права на лопату земли, на ведро воды. Надо жениться! А жениться — значит, уплатить калым. Заколдованный круг. Но если у бая росли пять сыновей, он женил всех подряд, даже двухлетних и получал пять паев.
Нет, не вчера земля и вода стали предметом купли-продажи. Нет, не вчера баи скупили пашни, чтобы сдавать их в аренду за четверть или треть урожая. И не вчера в бедняцких семьях сложили безнадежную поговорку: «Бай завладел землей — держи покрепче хоть небо над головой…»
Во все времена старое не мирилось с новым, во все времена эта борьба была жестокой. Когда уничтожаешь дикий кызган, чтобы посеять пшеницу, то это живучее растение рвет колючками одежду, кровянит руки. Так думал вызванный Атабаевым рассудительный Абдыразак, сидя у него в кабинете.
В просторном номере, за овальным столом красного дерева, Атабаев расположился по-боевому, как командир батареи на наблюдательном пункте, — только что без бинокля. Он то и дело хватался за телефонную трубку, связывался с аулами, отдавал приказания местным руководителям, отвечал на их вопросы сурово и коротко:
— Если слабо держать камыш, — порежет руку! Понятно?.. Если оказывают сопротивление — выслать!.. Если впутались родственники, не надо жалеть и семей!
Прихлебывая чай из пиалы, Абдыразак неодобрительно качал головой. «Окаменело сердце у Кайгысыза, — думал он, — нет в нем теперь жалости».
Без стука отворилась дверь, в комнату скользнула седая женщина.
— Кто зовется Кайгысызом, милые? — спросила она.
Абдыразак кивнул на Атабаева.
— Пришла жаловаться.
Атабаев вышел из-за стола, взял плачущую старуху за плечи, усадил в кресло, мягко сказал:
— Успокойся. Считай, что ты дома. Не стесняйся. Расскажи, кто тебя обидел.
— Я, сынок, без мужа осталась… Две дочери вышли замуж, четверо остались на руках. Старшему сыну нет и пятнадцати…
— Тяжело, конечно. Ну и что же дальше?
— А теперь, говорят, что мой муж был баем и хотят нас лишить земли и воды.
— Кто так хочет?
— Сельсовет.
— А что сказала комиссия?
— А они, сынок, вместе сидят… Вместе едят, ну и одно гозорят со слоз председателя.
— Сколько же у тебя земли?
— Есть у нас садик. То ли будет размером с танап, то ли нет…
— А кроме садика?
— Между небом и землей ничего нет у меня, кроме бога.
Кайгысыз пристально посмотрел на старуху,
— Скотина есть? — спросил он.
— Коровка…
— Когда умер муж?
— Скоро пять лет. И при нем ничего лишнего не было, а теперь из последних сил тянемся…
Атабаев подошел к столу, нажал на кнопку. В комната появился молодой человек с черными подкрученными усами. Это был младший брат покойного Мухаммедкули нарком земледелия республики.
— Случайно не. знаешь ли эту женщину?
Хаджи посмотрел на старуху, покачал головой.
— Никогда не видел.
— Поговори с ней, расспроси подробно, выясни, где творят несправедливость, и проследи до конца, чтобы человека не обидели.
— Будет исполнено, товарищ Атабаев.
Когда он вышел из номера вместе со старухой, Абдыразак спросил:
— Зачем ты вызвал меня?
— Захотелось посмотреть на старого друга.
— Только и всего?
— Неужели не веришь?
Кайгысыз посмеивался, глядя на мрачное разбойничье лицо Абдыразака.
— По поводу подобного вызова могу рассказать тебе старинную историю, — сказал Абдыразак. — Однажды пригласили в гости осла. Он подумал: кто я такой и кто — хозяева дома? Не дадут мне здесь ячменя. Если зовут, — значит, у хозяина кончились дрова или у хозяйки — мука… Вот и я думаю, что не поставишь ты предо мной горку плова. Чем же могу служить?
