Все, конечно, поняли, что Диоклетиан этим самым отдал приказ к новому наступлению — через владения Тиридата. И Галерию тут было не до возражений: его глупость — прямое вторжение на территорию врага — стоила уже Риму нескольких легионов и принесла ему унижение от руки самого императора.
— Ты позволишь мне, доминус, привести ветеранов с пограничных постов? — спросил Галерий.
— Только половину личного состава военной части, которая занимается их обороной, и не больше.
— Но будешь ли ты в безопасности в Нико…?
— Я останусь в Антиохии, цезарь, пока не закончится война с Нарсехом.
Диоклетиан снова дал ясно понять, что, хотя Галерий и будет командовать новой армией, которую пошлют, чтобы наказать персидского царя Нарсеха, он все время будет находиться под присмотром самого Диоклетиана, и стоит ему только начать повторять совсем недавно сделанные ошибки, как будет незамедлительно отстранен от командования.
— Ты со своим штабом можешь уходить, — сказал Диоклетиан Галерию, и они один за другим покинули комнату, оставив в ней только Константина и двух легионеров из императорской гвардии. Будучи теперь их командиром, Константин обязан был оставаться в присутствии императора до тех пор, пока тот не отпустит его лично, поэтому он и не присоединился к остальным.
— От тебя я не получил никаких сообщений, трибун, — сказал Диоклетиан.
— Совсем не было времени, доминус. Когда мы добрались до места сражения…
— До места разгрома — это ты хочешь сказать?
— …мы оказались в тылу у врага, — продолжал объяснять Константин. — И уж тогда навалилось столько дел, что было не до посылки вестового, к тому же он, вероятно, не смог бы пройти.
— Царь Тиридат рассказал мне о вашей встрече. Значит, ты уже побывал в настоящей битве. Ну как, от нее будоражит?
— Да. Но и тошнит тоже.
Брови Диоклетиана снова приподнялись.
— Не многие солдаты признались бы в этом, хотя ощущали подобное мы все. Но я рад, что ты это испытал: будешь больше ценить достоинства мирного правления.
— Мне нужно свести кое-какие счеты с персами, доминус, — осмелился сказать Константин. — С твоего разрешения, мне бы хотелось, чтобы меня назначили командовать каким-нибудь подразделением, которое идет на войну с ними.
— У тебя уже есть одна забота — смотреть, чтобы меня не убили в собственной постели, как беднягу Нумериана.
Между прочим, сегодня утром мне поступила еще одна просьба о твоем участии в предстоящем походе на Нарсеха.
— Уж конечно не от цезаря Галерия.
— Разумеется, нет, — сухо сказал Диоклетиан. — Мой зятек видит в тебе и твоей удивительной схожести с твоим отцом — и в одаренности, и во внешнем виде — угрозу своему собственному правлению в качестве старшего августа, когда я отрекусь. Что в общем-то и неудивительно, поскольку тогда он возжелает стать единственным августом и чтобы в качестве цезарей ему прислуживали его собственные лакеи. А просьба эта поступила от царя Тиридата.
— Мы с ним крепко подружились в походе. Мне он очень нравится.
— Тиридат говорит, что обязан тебе жизнью. Ему бы хотелось сделать тебя главнокомандующим всех войск в своем царстве, когда восстановится его власть.
Константина это слегка ошарашило, но теперь он уже научился скрывать свои чувства.
— Это большая честь, господин, — сказал он осторожно, не желая заранее связывать себя обязательствами.
— И нечто такое, что обрадовало бы Галерия, если бы он был государственным деятелем, а не просто солдатом. Занятый обороной границы в одном из самых далеких уголков империи, ты перестал бы быть угрозой для него и этого хмурого племянника, которого он прочит в цезари Востока.
— Вы отрядите меня к царю Тиридату, доминус?
— Чтобы лишиться единственного военачальника, с которым я могу быть уверен, что доживу до отречения и порадуюсь недовольству Максимиана, когда заставлю его сделать то же самое? — Диоклетиан издал короткий лающий смешок. — Нет, трибун, ты останешься здесь.
Константин незаметно вздохнул с облегчением, ведь он метил значительно выше, чем пост командующего войск в каком-нибудь подчиненном Риму царстве, подобном Армении, даже если это сулило бы ему значительное повышение в звании.
