— Так ты намерен сделать его изгнание бессрочным?
— А что я могу еще, если он отказывается выдать своих сообщников? Вряд ли я мог бы вернуть его на ответственный пост, зная, что он может снова уступить их влиянию.
— Но если заговорщики будут найдены и обезврежены?
— Тогда я, наверное, мог бы пересмотреть его приговор — после подходящего срока наказания изоляцией от остального мира. — Константин с любопытством взглянул на Дация. — А что это у тебя на уме?
— Видишь ли, парень мне доверяет. Если я отправлюсь с ними в Истрию, возможно, мне удастся убедить его исполнить свой долг и раскрыть все подробности заговора.
— Но ведь ты фактически правишь Галлией от имени юного Константина.
— С этим может справиться и Крок. Он намного моложе меня, и тяжелые нагрузки ему больше по плечу.
— Ты так любишь Криспа, что готов похоронить себя вместе с ним? — От избытка чувств Константину перехватило горло.
— Я хоронил себя вместе с его отцом в Салонах, когда туда уехал Диоклетиан, — напомнил ему Даций, — Дворца в Поле я еще никогда не видел, но, полагаю, он не менее роскошный. Может, я даже займусь выращиванием капусты.
— Я разрешаю тебе ехать. И если ты как-нибудь сможешь дать мне надежное основание для возвращения парню моего расположения, я буду вечно тебе благодарен. — Константин обнял старого полководца за плечи, выражая ему глубокую признательность. — Благодарю тебя также за то, что напомнил мне учение Христа о милосердии. Несмотря на твое недоверие к епископам, мне иногда все же кажется, что ты настоящий христианин — лучше, чем каждый из нас.
Многие в Риме вздохнули с глубоким облегчением, узнав, что Крисп отказался назвать соучастников заговора и вместе с Лицинианом оказался сослан в Истрию. Многие, но не императрица Елена, для которой Крисп являлся как бы вторым сыном. Она явилась к Константину тут же после объявления приговора.
— Вот уж никогда не думала, что настанет такой день, когда ты оттолкнешь свою собственную плоть и кровь, — с горечью упрекнула она его. — Единственное преступление Криспа заключалось в том, что он позволил этой женщине одурачить себя.
От кого-либо другого Константин не потерпел бы, чтобы императрицу Рима называли «эта женщина», но он давно уже знал, как его мать относится к Фаусте, и, по правде, не прочь был с этим согласиться. Он не советовался со своей женой насчет изгнания Криспа, поскольку происшедшее той ночью никак не отразилось на его решении. К чести Константина, он так до конца и не поверил Фаусте, уж больно это было похоже на нее — вскружить голову впечатлительному молодому человеку, просто чтобы показать, что ее красота все еще имеет власть над мужчинами.
— Не из-за Фаусты Крисп приговорен к изгнанию, мама, — терпеливо объяснял он, — Он с шайкой сенаторов и знати замышлял отнять у меня империю.
— Я этому не верю! — воскликнула Елена. — Фауста сочинила небылицу, чтобы люди не узнали правды — что она его напоила и пыталась соблазнить.
— Крисп признался.
— Кто же тогда замешан еще?
— Он не сказал.
— Ну вот, неужели ты не понимаешь? — ликующе вскричала она, — Он ее покрывает!
Та же мысль приходила в голову и Константину, но логика уже опровергла ее. Свирепо, как львица, оберегающая свое там, где дело касалось будущего ее сыновей, Фауста никогда бы не стала содействовать Криспу в овладении им руководством империей, зная, что ее сыновья будут, возможно, полностью отстранены от престолонаследия — как это случилось с детьми императрицы Феодоры и отца самого Константина после его восхождения на пост единовластного августа.
— Даций и квестор Рубелий изучили это дело, мама, — объяснил он. — Даже Даций согласился, что приговор был мягким — ведь дело касалось государственной измены.
— Разве это измена, когда молодой человек потеряет голову из-за бессовестной женщины, которая старше его по возрасту?
— Я же сказал тебе, что это дело не имело никакого отношения к изгнанию Криспа, — повторил Константин. — Он был пьян и, наверное, не мог устоять…
— Значит, ты допускаешь, что она соблазняла его?
— Скажем так: я за это его не наказывал. Поверь мне, мама, я позволил ему отделаться самым легким наказанием. Во время Виценналии я хотел поставить его августом над префектурами Галлии и Италии. Теперь я должен и дальше нести это бремя сам.
