— Так, небольшой праздник. Разве могла я поскупиться ради своего пасынка? — Она вдруг сверкнула глазами. — Ты что, ревнуешь?
— Ну, конечно, нет. — Но он знал, что к щекам его прилила краска, и она это увидела.
— Ревнуешь! — вскричала она. — Мне бы следовало догадаться об этом по тому, как ты меня встречал, как неласково обнимал. Ревнуешь к родному сыну!
Она расхохоталась, смутив Константина и снова вызвав в его душе ту памятную мрачную озлобленность, испытанную им в прошлом, когда он впервые узнал, что Рим чествовал Криспа как героя битвы, фактически выигранной благодаря тому, что он, рискуя погибнуть под стрелами воинов Лициния, переплыл с конем реку и привел с собой помощь лучникам сына, крепко прижатым врагом. Хуже всего, и Константин это знал, явилось то, что он готов был позволить гневу, самой большой своей слабости, сделать из себя дурака и довести чуть ли не до отречения от сына — собственной плоти и крови. Сознавая, что что-то не так, Фауста прекратила смеяться и присмотрелась к нему внимательно. Заметив, как исказилось мукой его лицо, она вдруг испугалась.
— Константин, — проговорила она почти шепотом, — уж не сделал ли ты из-за ревности какую-нибудь глупость?
— Я снял Криспа с поста цезаря Галлии.
— Не может быть!
— Какое мне дело до обстоятельств, когда я узнал, что в Риме он приносил жертвы Аполлону и его удостоили триумфа? Сыновья и прежде крали престолы у своих отцов. Вспомни своего брата Максенция.
Фауста не отвечала, и, злясь на себя за то, что свалял такого дурака, Константин не заметил глубокомысленного взгляда, появившегося на ее лице. Это был точно такой же взгляд, какой он видел у нее раньше, когда она обдумывала следующий шаг в его восхождении к высотам единовластия в Риме.
Теперь почти совершенно убежденный в том, что в минуту неуправляемого гнева ужасно несправедливо судил о Криспе, Константин допросил Адриана, когда тот прибыл из Рима, чтобы приступить к своим новым обязанностям собственного официального казначея императора. Толстенький грек-торговец слушал внимательно, и от его проницательного взгляда не укрылось стремление Константина завуалировать внешним безразличием актуальность вопроса.
— Это был всего лишь маленький триумф, доминус, — сказал Адриан. — Цезарь Крисп допустил это только для того, чтобы успокоить тех римлян, которые боятся, что ты перенесешь столицу империи в другой город.
— Так ты не думаешь, что это проводилось по желанию моего сына?
— Клянусь, что нет. Ты ведь знаешь, как Марцеллин и другие с ним хотят, чтобы Рим оставался центром империи. Они устроили Криспу триумфальный прием, чтоб народ перестал недоумевать, отчего ты не праздновал в Риме свою победу, — Адриан немного помедлил, затем спросил: — Верно ли то, что ты отстранил сына от управления Галлией?
Константин кивнул.
— Боюсь, я неверно все это понял и действовал сгоряча. Но дело уже сделано, и назад пути нет.
— Путь-то он есть — если ты готов по нему пойти.
— Что ж, отменить приказ?
— Нет, доминус, это не то.
— Так что же тогда?
— Ты мог бы назначить цезаря Криспа префектом Италии и Африки — если верны те слухи, будто ты думаешь построить новую столицу здесь, на Востоке.
— Слухи эти верны. Надеюсь, ты одобряешь.
— Полностью, — заверил его Адриан. — Персидская империя одна из самых богатых в мире. Покончить бы навсегда с сасанидскими царями, и границы Рима смогут беспрепятственно протянуться аж до самого Инда.
— А что бы ты сказал о Византии как о Новом, восточном, Риме?
— Лучшего места и не найти, доминус. Но прежде чем ты начнешь там что-то строить, тебе следует умиротворить сенат и Рим. А для этого лучшее средство — это сильный и надежный человек в должности префекта Рима, а именно твой родной сын, который уже стал героем.
— Ты очень убедительно говоришь, Адриан.
— Только потому, что я верю: этот шаг явился бы лучшим для всех. Успокоится сенат, а ты, зная, что западная половина империи будет управляться умелой рукой, сможешь обратить все свое внимание на Восток.
— Поскольку это твоя идея, скажи, когда, по-твоему, следовало бы объявить об этом?
— Почему бы не в годовщину двадцатилетия твоего правления? Она совсем не за горами.
