— Должен признаться, что я вижу мало разницы между этими двумя концепциями, — сказал Константин. — А на чем стоишь ты сам?
— Арий мой друг, я сидел у его ног, пока жил в Египте. Для грека, подобного мне самому, его учение кажется логичным, так что я бы не стал возражать против его права учить, как это делал в Египте епископ Александр. Я, собственно, полагаю, что истина находится где-то посередине между точками зрения Ария и Александра.
— И ты бы хотел, чтобы я посредничал между ними — может, они тогда и придут к соглашению?
— Если это возможно, доминус.
— Лично мне весь этот спор кажется абсурдным, — признался Константин. — Но я не могу потерпеть, чтобы священники и епископы набрасывались друг на друга, как женщины в соседском споре. Я пошлю к Арию и епископу Александру Хосия с письмом, в котором попрошу их примирить свои мнения.
Письмо, повезенное кордубским епископом, когда он отбыл из Никомедии в Александрию, не оставляло никаких сомнений насчет отношения Константина к этому спору и его искреннего желания немедленно положить ему конец.
«Но ах! Славное и Божественное Провидение (писал он). Какая рана оказалась нанесена не только моим ушам, но и сердцу, когда я услышал, что между вами существуют разногласия еще более прискорбные, чем те, что существовали в Африке, и что вы, посредством кого я надеялся принести излечение другим, сами нуждаетесь в еще более сильном лекарстве. И все же, тщательно изучив источник этих споров, я вижу, что причина совсем незначительна и полностью не соответствует такой ссоре. Сдается мне, что нынешнее разногласие началось так: когда ты, Александр, спросил мнение каждого из пресвитеров об отрывке в Писании или, может, о некой стороне какого-то дурацкого вопроса, ты, Арий, не подумав как следует, изложил мысли, которым и вовсе не стоило бы рождаться или, уж коли они родились, следовало бы крепко держать за зубами. Поэтому возникли между вами раздоры, запрещенным стало общение, и самые благочестивые, разорванные на два лагеря, больше не сохраняют единства общей массы верующих.
Такое поведение вульгарно и больше подобает капризным детям, чем проповедникам Бога и здравомыслящим людям. Это обман и искушение дьявола. Давайте-ка покончим с этим. Если все мы не можем мыслить одинаково по всем спорным вопросам, то, по крайней мере, могли бы быть едины в отношении важнейших основ. Что касается Божественного Провидения, пусть будут одна вера и одно понимание, одно единое мнение в отношении Бога».
Будь там Даций в прежнем своем качестве совести Константина, он, возможно, указал бы на то, что это письмо является примером растущей склонности императора деспотически расправляться с мнениями других там, где дело касается его собственных решений, примером нетерпимости ко всем мнениям, несогласным с его собственным. Но никто не стремился убедить Константина сделать тон письма менее властным и деспотичным, с тем чтобы оно естественно оказало предсказуемое воздействие на такого блестящего и самобытного мыслителя, как Арий. А между тем были и другие дела, доставлявшие беспокойство правителю Рима.
Мрачным и осунувшимся встретил он свою семью, прибывшую в Никомедию. Нисколько не смягчили его настроения и горящие щеки Фаусты, словно штормовые флаги предупреждавшие о кипевшем в ней возмущении — еще бы: в самый разгар зимнего общественного сезона ее оторвали от любимого ею Рима.
— Почему мне с детьми приходится тащиться в эту варварскую дыру, когда ты еще даже не закончил завоевание Востока? — гневно призвала она его к ответу, как только было покончено с церемониальной стороной их встречи и они оказались наедине.
— Потому что я хочу, чтобы ты была со мной. Я покорил полмира и сделал тебя его императрицей — разве это ничего не значит?
— Я могла бы с большим удовольствием наслаждаться этим в Риме, чем в этой… этой деревне. К тому же ты скоро опять уедешь на персидскую границу или за Дунай и оставишь нас здесь.
— Тогда, возможно, ты и услышишь, как твои дети учат уроки, — отрезал он.
— Для этого я привезла наставника — ведь ты-то, кажется, совсем об этом забыл. Его рекомендовал сенатор Марцеллин; это его племянник, его зовут Луп, он учился в Массилии.
