– Милиционеры были еще там, когда они позвонили?
– Они только сказали, что девушку увезли на «скорой помощи».
– Куда?
– Откуда им знать!
– Ты ведь даже не спросила их об этом, а утверждаешь. Будто я тебя не знаю!
Спулга тихонько заплакала.
– Не действуй мне на нервы! Замолчи! Плакать поздно. – И несколько мгновений спустя продолжал: – Вот тебе плоды твоего воспитания! Получай! Сполна! Они все твои! «Какой прелестный ребенок, какой умный ребенок! Японцы вообще до пяти лет позволяют ребенку делать все что ему заблагорассудится! Чтобы не деформировать будущую личность!» А то, что у японцев совсем другая культура и другие традиции, этого ты не хочешь понять. Там, например, если пьяным появишься на улице, то навсегда можешь поставить крест на своей карьере. Это ты знаешь?
– Наурис ведь и твой сын!
– Троечник! Да и троек–то он вряд ли заслуживает. Скорее всего, учителя ставили их ради меня.
– А теперь вообще меньше тройки не ставят.
– Разве ты не знаешь, как он сколачивает компании и как они «балдеют» в кафе, что, кроме этого, его ничего больше не интересует? Только кабаки, девчонки и фирменные джинсы. И еще деньги, которые ты ему даешь, хотя знаешь, на что они будут потрачены!
– Зато на «Волге» я его в школу никогда не возила, а ты возил. Каждый божий день!
– Разве я специально везу? Просто по пути. Что ж ему пешком идти, если я все равно еду мимо?
«Дело вовсе не в воспитании! Воспитание было нормальным. Какая же мать не захочет чуть–чуть побаловать своего ребенка, если есть возможность! Разве дети становятся от этого циниками, ворами и насильниками? Насильник – даже представить себе страшно. В нашем роду ни один мужчина никогда не сказал женщине даже грубого слова. Это все идет от тебя, от той окраины, где ты вырос, от твоих плебейских кровей и генов. Я хорошо помню, как ты впервые переступил порог нашего дома и, увидев паркет, хотел разуться до носков. Как не знал, что делать с вилкой, наверняка всю жизнь хлебал только ложкой. А мне, дурочке, тогда стало жаль тебя! Ты, раскрыв рот, ловил каждое слово моего отца. Я только потому влюбилась в тебя, что ты был необычным, как странное насекомое, каких я раньше никогда не видела. Я представляла тебя первозданной, свободной силой, а ты оказался всего лишь бесстыжим котом, который лазает по помойкам и ворует со стола. Если бы до этого я ходила на вечеринки или встречалась бы где–нибудь с такими, как ты, для которых строят темные лестницы, выходящие во двор, то с моей стороны дальше сочувствия дело не зашло бы. Да и сочувствия ты вряд ли удостоился бы. Отца – да, вот его ты ловко обвел вокруг пальца! «Подумайте, у меня объявился студент, который интересуется медициной! Обычно ко мне приходят интересоваться зарплатой, квартирой, должностью, а этот интересуется медициной! Что–то невиданное за последние двадцать лет: студент медицины, интересующийся медициной!“ Отец совершенно не знал жизнь, иначе он никогда не позволил бы мне выйти за тебя замуж».
– А та история с машиной? Тебе следовало бы знать, с кем Наурис дружит. Винарт жил не за тридевять земель, а здесь же, по соседству, и ты должна была поинтересоваться, что это за тип! При моей–то нагрузке на работе я еще должен быть нянькой совершеннолетнего сына? Если уж ты, из–за причесок да маникюров, упустила то время, когда надо было заниматься воспитанием сына, то займись этим хоть теперь! Это твой долг!
– Не проскочи поворот!
– Не учи меня ездить!
«Волга» свернула с главной дороги на грязную улочку. Здесь от весеннего солнца раскис лишь верхний слой земли, и теперь она превратилась в жидкую грязь. Машина закачалась на ухабах, как буксирчик на больших, бьющих в борт, волнах…
– Не будем ссориться, Виктор… Лишь бы все обошлось…
– Хорошо еще, что она осталась жива.
– Сумасшедший, о чем ты говоришь! Наурис никогда…
– Ты думаешь о том же, о чем и я, только не хочешь в этом признаться. Даже самой себе! Конечно, я сделаю все, что в моих силах. Пусть мне покажут отца, который на моем месте поступил бы иначе! Я имею не только право спасти своего ребенка – это мой долг! Я и спасу его, даже если весь мир станет швырять в меня камнями!
