Чудаки с Улики. Зимние птицы - страница 78
Егерь опять нырнул. Вынырнув, сказал, что разведал заход в хатку. Отдышался и пропал. Он был под водой особенно долго. Владимир шест измочалил, стуча по палкам, а егерь все не показывался. И вдруг появилась его рука с крохотным зверьком, похожим на крота. Зверек шевелил перепончатыми лапками и пронзительно пищал, слабенько откашливаясь — видно, хлебнул воды.
— Держи, Нина! — подал Валдай бобренка. — Согрей малого…
Он и второго достал. Нина держала их на ладонях, прижимала к себе, согревая дыханием — мягких, копошливых. С помощью Владимира Валдай забрался в лодку и с такой силой взялся грести к берегу, что лодка поднималась, как на крыльях, порываясь вперед.
Гоша быстро развел яркий костер, придвинул греться котелок с чаем. Егерь натуго завязал рукав фуфайки и засунул туда бобрят, переоделся в сухое. Сидя в палатке, пил из кружки горячий чай. Палатку освещала свеча, дождь шумел, на речке неуемно плескались бобры. Гости, поснимав дождевики, разместились вокруг егеря, Нина восхищенно смотрела на него, а Гоша с Владимиром чувствовали себя как-то неловко и виновато, сбивчиво, невпопад заговаривали и не смотрели друг другу в лицо.
— Смелый ты, Валдай, — сказал Гоша. — Ну и молодец! — Он слышал в своём голосе фальшь, никто ему не ответил. Тогда он отодвинулся в глубь палатки и лег на спину.
«Заразы крысы, — думал Гоша, — угораздило же их родиться слепыми, да еще в наводнение… И Валдаю, старому хрычу, понадобилось нырять ночью… А мы с Владимиром струхнули, мы просились и не хотели, а старик нырял… Без старика разве бы мы спасли бобрят?.. Ну, я-то дохлый, а художник даже и не пытался, старик нырял… Вон и Нина глядит на меня как на прокаженного и с Владимиром не хочет разговаривать…»
Дождь полоскал палатку, где-то отдаленно, глухо проворчал гром, словно потревожили дремучего зверя. Гошу окликнул Валдай, тот не отозвался, прикинулся, что заснул, а сам думал:
«И откуда берутся такие типы — покоя не знают и другим нет от них житья! Один вдруг разделает свой дом под шкатулку на глазах у смирной деревни, другой понасадит в огороде африканских кустов, а этому Валдаю приспичило ночью, в дождь нырять за мышами. А я почему-то злюсь, и совесть покоя не дает. А смог бы я дом-шкатулку сделать или пальму под окном посадить? Конечно, нет! Я нормальный житель, позади не плетусь и вперед других не вырываюсь, но почему душа болит?»
Гоша вспомнил про своего отца и представил себе, как он гребет на оморочке, кланяясь туловищем при каждом взмахе весла: рубаха прилипла к его плечам, по жесткому лицу текут струи дождя, а Рагодин упорно и молча гребет и гребет…
Один старик не щадит себя ради детей, другой ради природы и всего живого на ней…
3
Откуда-то принесла река тополь и даванула раскоряченными корнями в плотину: опрокинулась бобровая хатка. Бобры успели заглянуть в свое жилье и поняли, что детенышей взяли люди. Теперь они плавали возле лодки, похныкивали и грустно бормотали.
Валдай переехал на другую сторону Лавечи, под колючей яблоней построил крохотный шалашик из травы и вместе с фуфайкой положил туда бобрят. Бобрята раскричались на разные голоса, как голодные и озябшие грудные дети.
Слыша их плач, Нина не могла усидеть в палатке. Подошла к воде и светила фонариком на пенистую, пузырчатую речку. Ей казалось, что бобрята расползлись по шалашику, застряли, запутались в траве и задыхаются, а может, и красные муравьи на них напали. Чего только не мерещилось отзывчивой женщине! Она даже тихонько поплакала, потому что крики бобрят совсем как детские.
К Нине подошел Валдай, раздумывал вслух:
— Когда Марфа успокоит маленьких? Может и совсем не принять. Изюбриха отказывается от телка, если того потрогает человек…
— Не признает Марфа бобрят, я возьму их себе, — решительно сказала Нина. — На козьем молоке выращу. Едем за бобрятами, дедушка! — Нина кинулась к лодке.
— Еще подождем, дочка, — ответил Валдай. — У Марфы тоже, поди, не каменное сердце.
Вскоре бобрята с облегчением завсхлипывали, и, как бы утешая их, послышались хмыканье и лепет, ласковое воркование. Видно, Марфа не вынесла громкого вопля, не побоялась странного балагана, человеческого запаха — пришла с утешением к своим детенышам.
