* * *
От ажурного, битого ржавчиной железнодорожного моста к реке спускалась едва значимая тропинка, — скорее пряталась, нежели спускалась. Скромный ветер шорохом касался прибрежных кустов, кубарем катился с откоса, вздрагивал у поверхности воды. Сюда, где искренне можно было ожидать внезапного появления лешего и даже водяного, где среди камышей могли водиться — так утверждали! только никто не видел — ахового размера крокодилы, — без свойственного ребенку отчаянного страха, ежедневно и в неослабном подростковом ритуале, приходили, впрочем, твердо не зная почему, но со смехом полагая, что «за золотой рыбкой», удить карася мальчик и девочка.
Карась не удился. Отсидев на берегу разрешенный матерью час, дети сворачивали невеликий свой скарб и возвращались домой: мальчик вышагивал налегке, девочка семенила за братом, нагруженная удочками и холщовой сумкой. Со стороны шоссе, бегущего вдоль реки и пересекаемого мостом, многочисленными рекламными щитами, давно наводнившими окрестности, за детьми следило недремлющее губернаторское око. Будто что-то выискивая, надоеда скупым хозяйским взором оглядывал город, забредал в скверы, совал нос в подворотни. От этого приоткрытого ока, под взглядом строгим и давящим становилось прохладно. А надоеда, тем временем, разъезжал в нескольких машинах — ревизовал улицы, тщательно и скрупулезно подсчитывая экземпляры растиражированного себялюбия. Не город интересовал его, не проекты, и уж тем более не мнение горожан, — только маленькие их мертвые души. Потому что, если у тебя в руках маленькие мертвые души, то будут и город, и проекты, и — только на кой оно? — мнение горожан. Так мама сказала.
Девочка остановилась. Бросив удочки и себя в траву, она раскрыла сумку. Так и есть! — пакет от бутербродов на месте — раз; жестянка от монпансье для хранения червяков тоже — два; термос Рублева тут — три; а коробки нет. Она встряхнула содержимое в наивном ожидании материализовать недостающее. Ведь то главная ценность! Прибьет брат. В коробке, в разных ее отсеках, копошились и дремали «питомцы». Бабочка, кузнечик, два таракана из Азии, богомол и еще что-то ползущее, по мелочи, кожистое, на которое без омерзения и смотреть невозможно. Точно прибьет. Она выпростала сумку и захлопала прозрачными ресницами. Только не впадать в робость, только не впадать. Брат дернул за косу. Она, не раздумывая и авансом, демонстрируя, что не собирается уступать, двинула локтем в колено.
— Чего дерешься?
— А ты чего?
Брат присел рядом, навис над сумкой. Заветной коробки, принадлежащей будущему естествоиспытателю и зоологу, не было. Он оглянулся — коробки не видно.
— Вот здесь я её уронила, — сестра всхлипнула, кивнула в направление кустов. — Или вот здесь. — Кивнула на песчаную полоску у реки.
— Глупая, — сказал брат и пошел к воде. — Зачем вынимала?
— Не вынимала я, — девочка со вздохом поднялась, пошла за братом, — она сама мимо сумки положилась. — Остановилась. — Ты во всем виноват, ты! Не нужно было брать, лежали бы себе и лежали. Не нужен им никакой воздух, не нужен. Совсем всех замучил. — Обиделась и отвернулась. — Маме все скажу, будешь знать!
— Вот она! — громко сказал брат. И повторил: — Вот!
По-прежнему взирало на мир с огромных щитов знакомое-презнакомое лицо, по-прежнему неслись по шоссе пыльные автомобили, и все также где-то за мостом велосипедными звонками верещали рассерженные трамваи. У девочки отлегло на душе. Мальчик подхватил коробку и, более не доверяя холщовой сумке, направился к мосту. То, что минуту назад казалось серым и скучным, внезапно преобразилось в яркое и смешливое: повеселела на досках рекламная физиономия, улыбнулась; рассмеялись колокольчиками трамваи, а потом и захохотали; и даже автомобили, эти мрачные в своем неослабном беге жуки, внезапно приостановились, подмигнули друг другу и смиренно пропустили пешехода. Мальчик вынул из коробки кузнечика, положил на язык и расплылся в широченной улыбке. Кузнечик скакнул к нёбу, ударился в щеку и, завидев внезапно, но неслучайно и в самых лучших чувствах распахнувшуюся вселенную, рванулся наружу. Мальчик великодушно отследил траекторию, опустил в карман коробку и, счастливый, пошел дальше. Распустить прочий «зверинец» пока не хватало воли. Более того, — мальчик остановился, — экзотические тараканы вообще не приспособлены жить в местных условиях — могут погибнуть, бабочку выпустить в равной мере не получится, так как скоро станет прохладно, богомол же… ну вообще-то богомол всего один и расставаться с ним нельзя решительно, — в прежних важных и самых лучших чувствах он принял у сестры удочки и сумку, зашагал по мосту.
