Докторша деловито держала у меня под носом ватку с нашатырем.
- Ах, Саня, - донесся голос Семенцова, - ну как же так? Мы еще и Берлин не взяли, а ты уже решил демобилизоваться! Нехорошо получается. Что о нас, боевых орлах, подумают отдельные симпатичные представители медицинской службы?
Не успел я опомниться, как докторша резким движением рванула больной зуб. Никогда до этого, никогда после этого я не испытывал такой ужасной боли! Но дело было сделано. Докторша торжественно показывала зуб в протянутой руке.
- Все, капитан. Вы просто молодец!
Мне уже было все безразлично. Я, как во сне, встал, и пошатываясь, вышел на крылечко. Не чувствуя ни оставшихся зубов, ни скул своих, я, по мере того, как проходил шок, все отчетливее представлял себе картину происшедшего и в конце концов пришел к выводу, что никогда-никогда больше не позволю рвать себе зубы.
- Будете снова в наших краях, приходите, ребята, - раздалось за моей спиной.
Докторша запирала дверь зубного кабинета.
- Доктор, - весело пропел Семенцов, - нам очень горько сознавать, что знакомство с вами произошло при столь трагических обстоятельствах и было таким коротким. Но пусть эти три плитки ванильного шоколада напоминают вам о мужестве и героизме наших летчиков, которые выдерживают лобовую атаку ваших щипцов и хоть и входят в крутое пикирование, но все-таки успевают в последний момент рвануть штурвал на себя. И пусть этот скромный подарок подсластит горечь нашего расставания, - Мишка торжественно вручил шоколад, и мы отправились к себе в часть.
А утром, часов в шесть, мы снова поднялись в воздух. Боль моя постепенно утихала. Да, если говорить откровенно, и не до нее было. Еще через пару часов полк уже дрался над Букринским плацдармом. К концу вылета я совсем забыл и о зубах, и о приключениях своих.
Начались ожесточенные воздушные бои под Киевом.
Пал Иваныч
В восьмой истребительной гвардейской дивизии его знали все, и он знал всех.
- К вам вылетает Пал Иваныч, - передавали на КП полка, и молодые летчики, дежурившие по штабу, терялись в догадках: кто такой этот Пал Иваныч, если при известии о его прилете в полк начиналась легкая суматоха - уж не начальник ли?
Павел Иванович Тычинин не был большим начальником. Он командовал звеном связи, которое есть в каждой дивизии и осуществляет связь штаба дивизии с штабами полков. Фамилию Павла Ивановича мало кто помнил, а вот Пал Иваныча любили и ждали в каждом полку. Порой дело доходило даже до курьезов.
Однажды только что назначенный новый комдив полковник Ларушкин позвонил в звено связи и потребовал к телефону Пал Иваныча. Тот как раз находился у аппарата и, узнав голос комдива, доложил строго по уставу:
- Старший лейтенант Тычинин слушает.
Ларушкин нетерпеливо его перебивает:
- Какой Тычинин? Позовите мне Пал Иваныча!
В трубке снова раздается:
- Старший лейтенант Тычинин вас слушает. Комдив рявкнул:
- Я же вам русским языком говорю - дайте мне Пал Иваныча!
На другом конце провода невозмутимо повторяют:
- Старший лейтенант Павел Иванович Тычинин вас слушает.
- Так бы сразу и докладывали, - успокоился Ларушкин.
Пал Иваныч был никогда не унывающим человеком, и после его прилета в полк все свободные от полетов летчики под разными предлогами стремились попасть на КП. Так вот и вижу картинку: в окружении толпы любителей новостей сидит Пал Иваныч и "строго конфиденциально", "между нами" сообщает "абсолютно проверенные вещи". И делает это так внушительно, находчиво и убедительно, что слушатели буквально покатываются от смеха.
- Миша, мне жаль тебя, - говорит он улыбающемуся Семенцову.
- Что так? - удивляется Семенцов, не чувствуя за собой никаких грехов.
- А Танечка?
- Что Танечка? - пугается Миша, известный всей дивизии сердцеед.
- Танечка в 88-м полку уже полюбила другого. Миша притворно хватается рукой за сердце, все хохочут.
- А ты, Саша, крути дырку, - на тебя материал пошел, на орден, не меньше.
- Вроде бы не за что пока, - удивляется Павлов.
- Может, и не на тебя, - соглашается Пал Иваныч, - а может, и на тебя, да только не на орден. Вспомнил, точно, на тебя. Только на выговор. Так что жди.
