Это правда. И в этом заключаются истоки катастрофы. Более или менее сознательно, добровольно, римская церковь уже давно, вероятно, уже несколько веков, живёт с этой двойной системой учения. Имеется учение для слабых, для массы верующих, на основе Евангелия или Священной Истории, и учение для богословов-профессионалов, защищённое довольно-таки непонятным для непосвящённых языком.
Сколько священнослужителей, наверняка, в течение всей жизни втайне страдали от этого разлада между официальным учением и Богом, которого они любили! А сколько других, кто, даже не оценив проблемы, доблестно трудился всю жизнь, чтобы привлечь души к церкви и не понимал, почему такое число душ, по мере посвящения отдаляются от Бога!
Можно только радоваться, что есть небольшой круг верующих, и даже священников, в частности, в движении «Харизматического возрождения», которые снова открывают для себя, что они действительно любимы Богом. Но думать, что семинарские преподаватели более не провозглашают это в силу обычной, свойственной функционерам летаргии — это значит снова отказываться видеть глубину трагедии. Богословы-профессионалы больше не осмеливаются ни заявлять о Божественной любви, ни жить ею, потому что официальное церковное богословие в неё не верит.
Если мы повторяем, вслед за другими, эти грустные истины, то это не является ни мазохизмом, ни садизмом. Дело в том, что сама верность церкви её миссии, как нам кажется, требует явного, точного и торжественного признания её ошибок и их осуждения. То, что столько богословов на протяжении веков могли так сомневаться в Божественной любви (эвфемизм!), это ведь неисправимое зло, причинённое сердцу каждого христианина; навсегда оно останется грузом на совести каждого, препятствием на пути к встрече с Богом, это заранее выданная гарантия наших собственных сомнений, при худших из искушений, испытываемых нами. Никакое осуждение этих ошибок не сможет когда-либо разрушить их. Но ясное и твёрдое осуждение на сегодняшний день остаётся единственным средством слегка смягчить для будущих поколений то зло, которое эти ошибки продолжают творить в сердцах.
Это также, и в этом мы уверены, единственная возможность для церкви на Западе вернуть себе паству. И это нормально, так как только тогда мы действительно узнаем, возьмёт ли верх, в римской церкви, приверженность Богу над дурно понятым престижем Учреждения.
Ибо, естественно, если принять такой пересмотр взглядов, это означает также и отказ от определённого рода авторитета. Церковь не может одновременно однозначно признать, что она совершила тяжёлую ошибку, мучая и убивая, чем она занималась на протяжении веков, и продолжать заявлять, как она делает это и ныне, что она является, в свете Откровения, бесспорным проводником «естественного закона». Церковь после признания ошибок в своём учении также не сможет претендовать на тот авторитет, который она имеет даже сегодня.
Именно в проблеме авторитета и заключается большое препятствие для открытого признания совершённых в прошлом ошибок. Но разве стремление к такому авторитету не является как раз первой такой ошибкой?
Мы это хорошо понимаем. Мы не требуем права делать и говорить неизвестно что. Авторитет необходим. У православных церквей он тоже есть. Но он проявляется иначе, и вот результат: удивительным образом разобщённые, когда речь идёт о проблемах юрисдикции, православные находят полное единогласие в провозглашении единой веры. Поскольку им нечего добавить к Преданию, их никто не вынуждает прибегать к подобным пересмотрам.
Сможет ли римская церковь затеять пересмотр своей власти? Кажется, сделано всё, чтобы это было невозможным. И, однако, если на нашем объязычившемся Западе православная церковь в состоянии — несмотря на малое количество её представителей в наших странах — поддерживать веру такого количества верующих, и не столько благодаря иконам и богослужению, сколько благодаря своей духовности и своему богословию, то это всё же происходит потому, что она отказалась от желания смешаться с этой властью.
Сегодня у многих католиков имеется сильное искушение видеть в обвале коммунистической системы прежде всего победу римской церкви, обязанную в основном её особой структуре. В этом смысле противопоставляют пассивность и сделки с совестью, осуществляемые иерархами протестантских и православных церквей, необоримому сопротивлению католических епископов
