— Но ведь автоматика должна была посадить «Глорию» в Грамоне, а не там, где родился космонавт, — заметил кто-то из журналистов.
— Уважаемые, — снисходительно улыбнулся куратор, — в астронавтике отклонение в четыреста километров считается попаданием в «десятку».
— Не будем вдаваться в детали, — прогудел журналист от окна, и Сезар невольно посмотрел в его сторону: рыжий верзила с пушистыми бакенбардами наивно поблескивал голубыми стекляшками очков. — Тем более что до полной разгадки еще далеко. Это вотчина специалистов. Возвращение Сезара многое даст науке, и, слава богу, как говорится, на благо. А нас интересует сам Адам Сезар, верно, коллеги?
— Прекрасно, господа, — махнул рукой куратор. — Мы для того и собрались здесь. Прошу задавать вопросы и астронавту, и руководству Центра.
— Поскольку еще многое неясно, то, наверное, эксперименты и опыты над «Глорией» и астронавтом будут продолжаться? — сразу же поспешил кто-то.
— Безусловно, — уже сидя ответил куратор. — Безусловно. Но в основном на бумаге и с помощью вычислительных машин. Медики придирчиво обследовали Сезара и, как вам известно, находят его состояние безупречным.
— Ну, после таких переделок аппаратура могла всего и не уловить.
— Извините, вас, видно, беспокоит, не превратим ли мы теперь Адама Сезара в подопытного кролика? — перебил куратор. — Нет. И еще раз нет. Сезар, как и все граждане, может распоряжаться собой по собственному усмотрению.
— А что думает по этому поводу сам Сезар?
— Я не совсем понял, — поднял голову Сезар, — о чем идет речь: о моем возвращении или о будущем? Причина моего возвращения меня, конечно, интересует, но это забота теоретиков. Я же астронавт и, насколько смог, выполнял свои обязанности. Что касается дальнейших исследований, то по надобности я всегда готов послужить науке, и всякие личные амбиции ни к чему.
Все одобрительно зашумели, вспыхнули аплодисменты.
— Прошу, господа, — сверкнул очками куратор.
— Какой коэффициент интеллекта у Сезара?
— Семьсот девяносто шесть и четыре десятых.
— Вполне прилично.
— Господа, должен сообщить, — несколько торжественно вскинул руку куратор, — подвиг Сезара значит больше, чем коэффициент его интеллекта. Поэтому Совет координации общественного равновесия постановил, что на карточке Сезара будет продольная зеленая полоса!
— Браво! — Кто-то похлопал Сезара по плечу. — Никаких хлопот.
— И ежегодных аттестаций.
— И спокойствие до конца жизни.
— Вы удовлетворены, господа? — сдержал шум куратор.
— Вполне. И даже завидуем, — встряхнул бакенбардами рыжий верзила возле окна. — Но ведь наш астронавт, похоже, ничего и не подозревал?
— Честно говоря, нет, — согласился Сезар, сразу вспомнив Ленгстона.
— Ничего, — кивнул ему куратор, — это не уйдет. Будет приятный сюрприз. Еще вопросы?
— Не чувствуете ли вы себя чужим, Адам Сезар, попав в другой век?
— Другой век? Ну и что… Я возвратился в свою страну. Конечно, ко всему новому надо привыкать, что бывает нелегко. Но ведь у астронавтов психика гибкая, и они привыкали к ситуациям и гораздо более невероятным.
— А не чувствуете ли, будто вас воспринимают другие как чужого? Какой-то некоммуникабельности?
— Понял. Вполне допускаю, что для две тысячи сто четырнадцатого года мои манеры, мое поведение будут несколько архаичными, скорее всего очень архаичными, но уверен, что мои соотечественники прекрасно понимают причины и отнесутся ко мне снисходительно. Как старшие к младшему.
— Господа, — вмешался куратор, — я кое-что добавлю. Те, кто уже общался с Сезаром, никак не воспринимали его чужим. Помните, какой коэффициент интеллекта? Умные люди всегда понимают друг друга. А относительно инцидента с Ленгстоном?.. Не забывайте: «Ремонт. Заправка. Прокат».
В зале засмеялись.
— Вот почему нам легче найти взаимопонимание с Сезаром, чем с Ленгстоном, — закончил куратор.
— Скажите, Сезар, у вас остался кто-нибудь на Земле?
— Родственники умерли еще до моего полета. Оставалась жена, Патрис Сезар. Тридцать два года. Я все понимаю… Даже если Патрис в живых…
Он впервые вспомнил о Патрис, точнее, натолкнули его мысль о ней. Потому что ее, живой, реальной Патрис, Патрис 17 февраля 1995 года, здесь быть не могло, если даже это не галлюцинации, не эксперимент. Она не возникала в памяти призраков, фантомов, потому что он забыл ее глаза, губы, тело, забыл все.
