– Теперь осталось найти того, кто будет это оплачивать…
Глядя на Андрюшу, Риоль спросил капитана:
– Возьмешь его?
– Возьму.
– А не боишься, что он будет плохо работать?
Может его сразу уволить?
– Не боюсь.
И, в конце концов, плохо работают не те, кого уволили, а те, кого оставили на работе…
Когда на борт взошел человек в длиннополой рубахе, капитан спросил:
– А рыбу-то тебе ловить приходилось?
Человек поднял на капитана свои иссини черные глаза, блеснул ими, а потом опустил почти смиренно:
– Приходилось.
Я, может быть, самый известный рыбак на весь подлунный мир.
– Тогда – проходи, – кивнул капитан.
– Ты даже не спросишь, кто я? – спросил человек, видимо привычный к большему к себе вниманию.
– Зачем же?
Если ты самый известный рыбак на свете, значит, это ты поймал Золотую рыбку на потеху своей глупой старухе…
Когда человек скрылся в недрах кокпита, и сделал это довольно уверенно, капитан тихо спросил Риоля:
– Как ты думаешь – он не из бомжей?
– Не думаю, – ответил Риоль, – Во всяком случае, золотые ключи от больших дверей у него, кажется, есть…
– По местам стоять! – громко, усилив голос слегка помятым рупором, скомандовал капитан, – С якоря сниматься! Трапы на борт!
Швартовые отдать!
Взвизгивая и отзываясь клацающими, отрывистыми, как точки в тексте, металлическими звуками, звено к звену, цепь пошла на борт, обнажив на конце двузубый, лапотный якорь, замерший, в конце концов, в клюзе правого борта.
У кормы поднялся бурун, сразу столкнувший судно с места так стремительно, что из двух, брошенных швартовых, лишь один долетел до пирса, а второй, упав в воду, закружился в кормовом водовороте, ожидая пока портовые шкипера вернут его на причальную тумбу. Туда, где этот швартовый станет ожидать того, кто захочет воссоединиться с землей, вернувшись из плавания.
Сейнер подал два гудка.
Первый ворчливый.
А второй – уже бодрый, веселый.
И берег оказался в будущем…
Корабли как люди – не возвращаются к родному дому, только если гибнут или не могут найти свой путь в тумане…
…Риоля поразило то, как быстро, совсем недавно одинокий и какой-то неживой кораблик превратился в слаженный, готовый к действию механизм, на котором и люди, и машины – все работали, и каждый знал свое место так, словно иначе и быть не могло.
– Хорошо тебе удается организовать труд, – сказал Риоль капитану.
– У нас слишком мало людей, чтобы организовывать труд плохо.
– И все-таки – у тебя на судне все хорошо делают одно дело. – Если все думают, что работают – значит, все уже заняты одним делом…
Когда кораблик оказался от берега на расстояние горизонта, а сам берег и пирс на нем превратились в едва различимую черту, Риолю почудилось, что на пирсе мелькнули три женских фигурки.
И хотя, даже своим острым зрением он не мог рассмотреть лиц, Риолю показалось, что девушки ему знакомы.
Тогда он взял и помахал им, и в ответ над пирсом мелькнули три девичьих платка.
Как только суденышко покинуло акваторию порта, на борту воцарился тот временный покой, который перемежает работу по отправке и работу по лову.
Многие матросы появились на палубе.
Осматривали ее родную, но в чем-то изменившуюся со времени последнего плаванья – там облупилась краска, показав новый рисунок трещин, там погнулась стойка – кто его знает – от чего это произошло? Может кран задел грузом, а может сам метал, старея, скрючивается как подагрический ветеран, помнящий еще «белое» правительство.
Да, что – «белое» – нормальное правительство еще помнящий.
– Знаешь, какая рыбы тогда была?
– Какая?
– Одна фотография не меньше полкило весила…
Вышел на палубу Андрюша, подошел к начищенной рынде, потрогал ее пальцем, потом послюнявил палец и потрогал рынду опять.
Вышел и полноватый человек с окладистой бородой, одетый в длиннополую рубаху, подпоясанную толстой веревкой.
Постояв, поглядев на небо, голубое с единственным, но очень большим облаком прямо по курсу, он подошел к капитану:
– Ты в Бога веришь? – спросил человек, проводя пухлой рукой по своей бороде.
Капитан посмотрел на человека, посмотрел на Риоля, потом – вновь, на спрашивающего:
– Нет.
– Почему? – это не было допросом. Скорее, вопрос напоминал обыкновенное, хотя и заинтересованное, любопытство.
