– Жаль, что грубейшей ошибкой человечества является предположение о том, что, в своем поиске, человечество всегда право…
Человек в стоптанных ботинках произнес эти слова очень тихо, но тот, кто был одет в дорогую французскую тройку, все-таки услышал его слова, и, подойдя поближе, спросил:
– У него что-нибудь получится?
– Естественно.
– Естественно? Ты употребляешь именно этот термин? Ты, что, смеешься, Крайст. Люди и естественность – несовместимы.
– Искариот, люди вообще должны быть такими, как есть – естественными.
Услышав эти слова, человек в шляпе вначале поморщился, а потом собрал грусть в свои глаза:
– Не думаю, Крайст, что это лучшее, что можно пожелать людям…
Их разговор был прерван.
Задрожала земля.
Взлеты космических кораблей давно престали быть событием, и Земля уже не боялась этой дрожи.
И не восхищалась ей.
Потоки огня, перемешанные с ревом сотен тысяч лошадей, запрессованных в двигатели ракеты, вначале оторвали ее корпус от стартового комплекса, заставив на мгновение замереть в воздухе уже не принадлежащий земле космический корабль, а потом, пересиливая природное тяготение к обратному, все быстрее и быстрее устремили его на верную встречу некарточной судьбе.
* * *
…Риоль очнулся на склоне холма, того, что находился возле его собственного дома.
Было тепло, тихо и одиноко.
Как в больничной палате. Он очнулся с пустыней в голове и ломотой во всем теле. Стучало в ушах, а легкие не принимали кислород, словно между воздухом и губами, ловившими его, постоянно образовывался тонкий слой пустоты. Зато аромат травы, смешанный с запахом влажной земли, не искажаясь, проникал в органы обоняния, минуя все преграды.
И совсем не чувствовалось ударов сердца, будто оно трудилось где-то далеко, и отдавало свои силы не телу, а невидимым магистралям, соединяющим Риоля с окружающим его местом.
Но постепенно и тело, и голова стали приходить в порядок. Во всяком случае, хаос сменялся узнаванием.
Риоль пошевелил одной рукой, потом другой, приподнял голову – движения давались легко, хотя и немного непривычно, словно после сильного наркоза. Но вскоре и это ощущение стало проходить
Почувствовав уверенность, он сел, и тут же окоем отдвинулся от его глаз, открыв вначале верхушки деревьев, которые без задержки пропускали голубизну неба, делясь с ним своим изумрудом. Потом дорогу, идущую мимо холма, реку, и его дом в летней зелени. Густой и насыщенной.
Все детали оказались такими знакомыми, что одно это могло вызвать сомнение в их подлинности. И главное, Риоль не мог понять того, как он здесь оказался.
Память отказывалась придти в помощники, хотя все, что было до и после старта крейсера вспоминалось без всякого напряжения.
Все посадки и последующие старты с планет, всю мелкую работу, которую приходилось выполнять на корабле, Риоль помнил. Помнил даже последнее погружение в сон, перед очередным перелетом из одной звездной системы в другую, а вот, что произошло потом, он не просто не помнил – как будто вообще не знал.
И это создавало дискомфорт.
Лучше не знать дороги, чем не понимать того, как ты на ней оказался…
Был и еще один момент, вызывавший у Риоля неосознанную, но от того не менее чувствительную тревогу – спутницу детей и солдат, сталкивающихся с неизвестностью – он ясно ощущал свое одиночество.
Знакомым, близким и родным было все, вплоть до теннисных кортов за деревьями и беседки с качающейся лавочкой внутри нее, но, не смотря на это, Риоль чувствовал, что он совсем один. Словно находился не среди окружающей его природы, а в пустом зале, на единственной стене которого висела мастерски прописанная картина, изображающая хорошо восполненные воспоминания.
Думая об этом, он поднялся с земли, на которой сидел, и по некрутому спуску направился к дороге у подошвы холма. Там, возле остановки рейсового автобуса, находился газетный киоск – место, где тем или иным способом можно было узнать новости.
