В голове у Дженни слегка зашумело. Впервые этот шум появился в утро ее тринадцатого дня рождения. Тогда она была абсолютно уверена, кого ей предназначено любить. Она увидела то, что хотела увидеть, а не то, что было перед глазами. Она даже не остановилась, чтобы оглянуться во второй раз. Терпение — именно этот компонент был неразборчиво написан в рецепте рагу из девяти лягушек, именно его и не хватало Дженни.
— Кто-то его украл? — переспросил брата Мэтт; до него только сейчас дошло, что означает эта кража.
Уилл знал, какого мнения о нем брат. Это было ясно с той ужасной новогодней вечеринки, когда он напился до чертиков, перестал что-либо соображать и подбил клинья к одной из своих студенток. Что ж, у Мэтта было полное право его презирать, но больше всего Уилл опасался разочаровать Дженни. Да, конечно, они окончательно расстались, он это понимал, но после стольких лет, что она на него убила, она заслужила хотя бы элементарной чуткости. Он ожидал, что она придет в ярость, и вполне обоснованно. Это он впустил в дом незнакомого человека, это он думал только о своих потребностях, это он продал безопасность своей дочери за пятьсот долларов, которыми владел всего мгновение. Откупные испарились в его жадных руках, рассеялись как дым, ничего не оставив после себя, кроме пепла.
Уилл посмотрел на Дженни и впервые не стал ничего от нее скрывать. Они так долго прожили вместе, что он был должен ей хотя бы одну-единственную минуту честности.
— Детка, — сказал он, сгибаясь под гнетом бесчисленных проступков. Он стоял под лавровой изгородью в мокрых носках, смотрел на свое отражение в стеклянной раме и казался сам себе утопающим, которому не за что ухватиться, кроме как за последнюю соломинку правды. — Я совершил ошибку.
— Я тебя отлично понимаю, — отозвалась Дженни. — Я тоже ошиблась.
