Адриан увидел направленный на него револьвер, заглянул в смотрящие на него глаза и понял, что девушка находится в шоковом состоянии, свойственном при определенных условиях людям, взятым в заложники или попавшим в плен. Главным чувством, формирующим это состояние в сознании человека, был страх. Адриан вспомнил, сколько лет он провел в медицинских лабораториях, изучая этот феномен человеческой психики. Ни один из бесчисленных проведенных им экспериментов не был так реалистичен, и никогда еще научное исследование не касалось его личной судьбы. Никакие эксперименты не могли подвести его к мысли о том, что когда-нибудь он окажется лицом к лицу с полубезумной девушкой, которую он ожидал увидеть в не пропускающей свет маске и которая теперь впилась в него холодным, недоверчивым и враждебным взглядом. К тому же девушка эта держала в руках нацеленное на Адриана оружие. Все клинические исследования, все собранные по результатам экспериментов свидетельства, все научные труды и доклады — все это показалось профессору Томасу абсолютно ненужным, бесполезным, не имеющим никакого значения. Самым важным в его жизни был вот этот момент, эта девушка, сидящая перед ним и явно не желающая верить в его добрые намерения. Адриан понял вдруг, что, судя по всему, вызывал у несчастной точно такой же страх, как и все, что происходило с ней в этом помещении.
Он понял, что одно его неверное движение, и она нажмет на курок. Точно так же вели себя и лабораторные крысы, загнанные в угол. Они либо, повинуясь инстинкту, набрасывались на явно превосходящего их по силе врага, либо, обученные и выработавшие новые условные рефлексы, бросались звонить в установленный в клетке звонок, звук которого вызывал у животного ощущение безопасности и покоя.
Здравый смысл подсказывал Адриану, что в его положении нужно сделать шаг назад и в сторону — уйти с вероятной линии огня и спрятаться за дверным косяком. Таким образом он обеспечил бы себе безопасность, по крайней мере на ближайшее мгновение. «Нет, отец. Так нельзя. Иди вперед. Поступай так, как поступил тогда я, — прошептал ему на ухо Томми. — Только вперед. Другого пути сейчас нет».
Представив себе, что снимает на пленку собственную смерть, как когда-то снял свою гибель его собственный сын, Адриан сделал еще шаг вглубь комнаты. Мысленно он взывал ко всему своему жизненному опыту, ко всей мудрости, накопленной за долгие годы научной работы, умоляя подсказать ему те единственные верные слова, которые дали бы ему шанс спасти обе жизни — жизнь старика и жизнь девочки-подростка. В эти мгновения он чувствовал себя таким же беззащитным и обнаженным, как сидевшая перед ним Дженнифер.
— Здравствуй, Дженнифер, — медленно, с расстановкой и нарочито тихо произнес он. — А кто это у тебя в руке? Я так понимаю, это не кто иной, как сам Мистер Бурая Шерстка?
Палец Дженнифер, лежавший на спусковом крючке, свело судорогой. Сжав зубы, она изо всех сил удерживалась от того, чтобы не согнуть его или, наоборот, не выпрямить и не выпустить револьвер из уставшей руки. А затем она почему-то отвела взгляд от незнакомца и посмотрела на медвежонка, которого по-прежнему прижимала к груди. По ее щекам побежали слезы.
— Да, это он, — сказала она слабым, срывающимся голосом. — Вы пришли, чтобы забрать его домой?
На огромной кровати, стоявшей в просторной спальне с видом на московский парк Горького, лежала молодая пара: стройная женщина и крупный, крепко сложенный мужчина. За окном было темно. Огни большого города отбрасывали разноцветные отсветы на потолок и стены спальни через огромное, во всю стену, окно. Откуда-то издали едва слышно доносилась веселая музыка, но в самой комнате было очень тихо и почти темно: единственным источником света оставался экран большого плоского телевизора, висевшего на стене. И мужчина, и женщина, лежавшие на кровати перед телевизором, были обнажены. Они напряженно следили за тем, что разворачивается на экране: там, в хорошо знакомых им стенах выстроенной в подвале тюремной камеры, в которой находилась уже привычная и по-своему полюбившаяся им обоим юная героиня «Части четвертой», происходило что-то непонятное и совершенно непредсказуемое — в комнате откуда-то появился незнакомый зрителям старик. По обе стороны от огромного телевизора на стене спальни висели две почти такие же по размеру картины, принадлежащие кисти очень известных и модных современных художников. За каждое из полотен хозяева заплатили семизначную сумму. Но в этот вечер блеклое, крупнозернистое и чуть размытое изображение на экране явно доминировало над искусством и значило для обоих зрителей гораздо больше, чем вся современная живопись.
