Он с удовольствием переложил бы ответственность за выполнение этих дежурных и вместе с тем обязательных действий на жену. Касси частенько брала на себя функции его секретаря и не забывала вовремя напоминать мужу о назначенных встречах, о намеченных делах и поездках. Кроме того, у нее была потрясающая память на имена и лица: она помнила, как звали каждого из случайных знакомых, с которыми они встречались на всякого рода университетских банкетах, коктейлях и просто в дружеских компаниях. Кассандра всегда помнила дату каждой такой встречи, место, погоду, стоявшую в тот день, и, главное, темы, затронутые в разговоре при знакомстве. Она словно вела в своей памяти некий дневник, причем делала это с аккуратностью опытной стенографистки. Адриана всегда потрясала ее способность аккумулировать и сортировать всю ту информацию, на которую в его памяти попросту не хватало места. Ему приходилось запоминать и анализировать результаты бесчисленных лабораторных экспериментов и планировать лекции. Оставшуюся часть «жесткого диска» его памяти занимали стихотворные размеры, рифмы и те слова, которые он пытался сложить в поэтические строки. В общем, Адриан Томас всегда мог позволить себе роскошь не держать в памяти имя жены какого-нибудь коллеги по факультету, с которой они познакомились на пикнике по случаю окончания учебного года. Не помнил он и о таких мелочах, как замена масла в двигателе его старого «вольво».
Внимательность Кассандры к деталям всегда удивляла Адриана. Он предполагал, что качество это должно быть свойственно всем художникам. Касси действительно всегда знала, в каком месте на холсте нужно провести ту или иную линию, какую взять краску и в какой пропорции смешать ее с другими пигментами. По всей видимости, такое вдумчивое отношение к мелочам в собственном творчестве переносилось у нее и на окружающую действительность.
Томми не только унаследовал от матери умение запоминать имена и места встреч с разными людьми, но и довел эту способность до совершенства. В операторской работе это ему, безусловно, помогало. Он всегда помнил, с каким светом и каким объективом был сделан тот или иной кадр, не говоря уже о том, где и когда происходила съемка. Он был настоящей ходячей энциклопедией теледокументалистики и операторского мастерства.
«Любой из них, — подумал Адриан, — справился бы с поисками Дженнифер лучше меня». И Томми, и Кассандра смогли бы связать воедино обрывки имеющейся у них информации, они с большим успехом конвертировали бы свои наблюдения и рассуждения в аргументы, доводы и неопровержимые доказательства. И жена, и сын профессора Томаса не хуже, чем его брат, умели сложить мозаику и получить целостную картину интересующего их события.
Адриан почувствовал укол ревности. «Нет, это несправедливо, — подумал он. — Любой из моих покойных родственников справился бы с работой частного детектива лучше, чем я».
Он вновь заглянул в гостиную, чтобы проверить, не появилась ли Касси в своем любимом кресле в стиле эпохи королевы Анны. Нет, ни в кресле, ни в комнате, ни во всем доме никого больше не было. Адриан давно не чувствовал себя так одиноко.
В своем полубредовом состоянии он вдруг осознал, что и дом как таковой, неухоженный и неубранный, выглядит не лучше, чем он сам. Проявления этого беспорядка открывались Адриану одно за другим: вот груда грязной посуды в раковине, вот ворох грязной одежды на полу перед стиральной машиной, вот слой пыли на полу… Пылесос и швабра давно взывали к нему, но, наверное, на каком-то неведомом, непонятном Адриану Томасу языке.
Неожиданно он вдруг решил, что можно бороться с наступающей болезнью, не только пытаясь сохранить в памяти какую-то важную информацию, но и просто выполняя элементарную домашнюю работу, все же требующую некоторой мозговой деятельности. Вслух попеняв Кассандре за то, что она не напомнила ему вовремя о необходимости взяться за уборку, он достал из кладовки швабру и стал подметать пол. Совок ему разыскать не удалось, и часть мусора он замел под ковер в гостиной, воровато озираясь при этом и заговорщицки посмеиваясь. Он рассчитывал на то, что Касси перестанет играть в прятки и явится ему наконец, с деланым осуждением упрекая мужа в такой детской несознательности. Как ему хотелось услышать сейчас ее голос, с укоризной говорящий ему: «Адри, ну как же так можно…» Увы, дом по-прежнему оставался пустым и безмолвным.
