«Да, вопросов и тайн в этом доме, пожалуй, больше, чем ответов, — подумал профессор Томас. — Интересно, понимает ли это инспектор Коллинз?» Судя по ее уверенному, даже излишне напористому поведению, первостепенной задачей инспектора было произвести определенное впечатление, но никак не составить собственное.
Пожилая женщина, не переставая ворчать себе под нос, вышла из комнаты, чтобы позвать сына. На экране телевизора, под закадровый смех зрителей, искрометно шутили герои какого-то комического сериала. Несколько спиц с недовязанной салфеточкой так и остались лежать на подлокотнике кресла — там, где оставила их хозяйка. С кухни доносились запахи готовящегося ужина.
— Будьте начеку! — шепнула профессору Терри.
Обернувшись, она увидела Марка Вольфа. Тот зашел в гостиную со стороны кухни и первым же делом заявил:
— Я ничего незаконного не делал. — Затем он вгляделся в гостей и, выразительно ткнув пальцем в сторону Адриана, спросил: — А это еще кто?
Ей пришлось проделать несколько упражнений, прежде чем она получила обед. Женщина вошла в комнату и, как обычно, грубо приказала подняться с кровати и лечь на пол. Сначала ее заставили прыгать, затем она была вынуждена приседать и качать пресс, последним упражнением был бег на месте. Все это слегка напоминало урок физкультуры в начальной школе, только вслух никто не считал.
Дженнифер чувствовала, как по лбу струится пот, под конец она почти задыхалась от напряжения, не зная, зачем похитителям надо, чтобы она делала все это, но догадываясь, что такая гимнастика могла быть ей даже полезна. Девушка не понимала, по какой причине эти люди велят ей делать то, что может улучшить ее состояние, однако была рада, что в череде своих страданий может найти и что-то хорошее. На самом деле, когда женщина сказала: «На сегодня достаточно», Дженнифер, не повинуясь приказу, пять раз наклонилась вперед, коснувшись руками пальцев ног. Она считала, что растяжка пойдет ей на пользу. Женщина рявкнула: «Я сказала — достаточно!» Пленница, не проронив ни слова и лишь звякнув цепью на шее, забралась обратно на кровать и в итоге была вознаграждена обедом.
На сей раз в миске были холодные спагетти с консервами — жирными тефтелями. Все это она с жадностью запила неизменной бутылкой воды, ни на секунду не забывая о том, что женщина оставалась в комнате, молча наблюдая за ней и ожидая, пока она закончит есть. Женщина больше ни о чем с ней не говорила, ничего не делала и не приказывала, ничего как будто бы не происходило — по крайней мере, насколько Дженнифер могла судить. Она по-прежнему оставалась в одном лишь белье, глаза ее были закрыты тряпичной повязкой, а движения скованы ошейником и цепью. Она привыкла пользоваться биотуалетом, который стоял в нескольких шагах от ее кровати; кто-то очищал его, пока девушка спала, и она была благодарна за это. Однако неистребимая вонь дезинфицирующего средства заглушала все ароматы, которые могли бы исходить от еды.
При других обстоятельствах Дженнифер стала бы воротить нос, возмущаться и отшвырнула бы прочь эту отвратительную пищу. Однако Дженнифер, которая поступила бы так, осталась там, в прежней жизни, которой, кажется, больше не существовало. Это была вымышленная Дженнифер, жившая только в воспоминаниях: ее отец умер от рака, а мать-истеричка собиралась замуж за извращенца. Та Дженнифер жила в мрачном доме в пригороде, где у нее была маленькая комнатка, в которой она скрывалась от всего мира среди своих книг, компьютера и мягких игрушек и мечтала о другой, более интересной жизни. Та Дженнифер ходила в скучную школу, где у нее совсем не было друзей. Та Дженнифер ненавидела практически каждый миг своего повседневного существования. Но та Дженнифер исчезла. Может быть, она когда-нибудь и жила на белом свете, но ее больше не было. Новая Дженнифер, которую заточили в темницу, поняла, что должна цепляться за жизнь, и, если ей приказывали заниматься физическими упражнениями, она это делала. Какую бы еду ей ни предлагали, она ее ела, вне зависимости от того, чем пахла эта еда.
Она тщательно вылизала миску, стараясь поглотить все до последней крошки: ведь любой дополнительный грамм пищи делал ее сильнее.
