— Я об этом сама догадалась. Когда в пятом классе еще была.
— Интересно… — Вадим поднял с земли широкий желтый лист и с любопытством рассматривал его. — Гляди, а по краю — чуть красное… Что это?
— Что? — переспросила Люда. — Надо подумать.
— Да это золота мурашам не хватило, и они красной меди добавили, — сказал Вадим.
— Ой, и правда! — оживилась Люда.
— Но золотыми и другие деревья бывают, — заметил Вадим. — Может быть, кленовые мураши самые проворные и умелые? Не ждут, когда на других деревьях начнется работа.
— Конечно! Правильно! — обрадовалась Люда. — Вадим, а как думаешь: если наклеить на такой листок марку и написать адрес — на почте посчитают его настоящим письмом или выбросят?
— Выбросят? Вряд ли. Не имеют права… Но разве марка будет держаться? Сначала лист в книгу надо положить, высушить. Только сухой он ломается. Видела, как достают письма из ящика? Раму с мешком задвинут, они — ух! — всей кучей в мешок. Пока на почту привезут — от листа одна труха останется.
— Да, — с грустью согласилась Люда, — не получится золотого письма…
Еще говорили о школе, о многосерийном фильме, который шел по телевизору. Впервые, сколько помнил Вадим, Люда обращалась к нему по имени. В школе все Глебов да Глебов. И какой в школе разговор! Так, случайное обращение, вопросы по делу: «Глебов, задачка по алгебре получилась?», «Глебов, у меня карандаш сломался, точилки не найдется?..»
Наконец во дворе показался Сережка. И был он, кажется, чем-то озабочен, не насвистывал по обыкновению, не пританцовывал, не размахивал авоськой с хлебом.
— Что, Крутик, — весело спросила Люда, — сдачу посеял?
Сережка не ответил, внимательно оглядел обоих.
— Та-ак, — протянул он, а после этого высказался еще более красноречиво: — Ага…
— Вадим, — засмеялась Люда, тебе не кажется, что наш Райкин язык в очереди простудил?
— Ладно, — мрачно заметил Сережка. — Поговорили?
— Как ты велел. Интервью взяла, заметка для газеты будет… Я вам больше не нужна? — Люда церемонно поклонилась. — До завтра, рыцари. Не забудьте: по физике — контрольная.
Взглядом Сережка проводил Люду до самого ее подъезда.
— Видел артистку?.. А фигурка — в норме. И глаза… — Сережка с любопытством поглядел на Вадима. — Тебе — как?
— Что… как? — краснея, спросил Вадим.
— Ах! Нихт ферштейн!.. Нравится Людка, спрашиваю?
Вадим поколупал твердую мозоль на ладони.
— Ничего. Девчонка как девчонка.
— Сальто-мортале для нее крутишь? — в упор спросил. Сережка.
— Ты с чего это? — попробовал возмутиться Вадим.
— Ладно, — произнес Крутиков и, подумав, добавил: — Дело, Вадь, такое. В общем, ты больше сюда не приходи. Для тебя же лучше. Безопаснее. Не подумай: я тут — сторона. Моих интересов нету. Хотя Витька Боцман и мне пригрозил. Если, говорит, этот дружок твой, мастер спорта, снова появится во дворе, да еще рядом с Людкой, — оба будете биты. Это ты, значит, и я. Понял ситуацию? Сейчас возле булочной расспрашивал о тебе.
Вадим потрогал мозоли ни другой руке.
— Боцман — кто? Вертлявый тот в матросской бескозырке?
— Кто же еще! Не вздумай заводиться с ним. Боцмана все боятся. Так что, — Сережка достал из сетки горсть поджаренных сушек и протянул Вадиму, — бери вот, грызи по дороге и топай, Вадя, домой.
Вадим будто и не увидел аппетитных даров приятеля — стоял, понурив голову.
— Не надо, Вадь, не сердись. О тебе же беспокоюсь, — виновато сказал Сережка. — Мне Людка что? Ноль без палочки. А Боцман… У него интерес. Засек тебя сегодня с Людкой. Минут пятнадцать не отпускал сейчас, о тебе расспрашивал. Зеленый от злости. Нет, он зря предупреждать не станет.
Вздохнув, Вадим поднял на Сережку глаза. Слабо улыбнулся. В самом деле, чем Сережка виноват?
— Ну, давай свои сушки. Пойду я. Завтра, и правда, контрольная по физике.
