Подобно Грэю, Фрост написал поэму «поверх старых могильных плит». Но Грэй заинтересован в том, чтобы узнать что-то о жизни покойных; прошлое вдохновляет его гораздо более настоящего. Фрост же не хочет ничего вспоминать; он говорит о смерти как об источнике ужаса для каждого живущего в настоящем. Но смерти, по его мнению, нет в настоящем. Она, как первопроходец, всегда впереди.
Легко быть мудрым. Рассуждать
Среди могил, что дело человека —
Жить вечно, а не умирать,
И он поверит в это слепо.
То, что оправдывает существование человека в настоящем, есть, по Фросту, ежесекундная возможность начать все сначала, — начать именно с этой секунды.
Есть ложь. Она твердит, что дважды
Ничто не повторится с нами, ибо
Таков закон. Но кто его придумал?
Что жизнь, как не сплошное возвращенье?
И надо только капельку вниманья,
Чтоб в сотый раз его с восторгом встретить.
Фрост написал несколько пасторальных эклог — иными словами, имел удовольствие создавать те формы, которые по традиции считаются наиболее аристократичными, идеально отражающими реальность человеческих взаимоотношений. И если пейзажу Новой Англии далеко до Аркадии, функции рая естественно перенимает социальная жизнь.
У Фроста конечно же нет праздных героев, которые, за отсутствием иных занятий, культивируют изысканность чувств, в чем, собственно, заключается смысл пасторали европейской. В обществе, которое описывает Фрост, существует социальное неравенство, но оно имеет религиозное происхождение. В Новой Англии протестанты англо-шотландского происхождения считают себя на голову выше католиков; среди протестантов, в свою очередь, главенствуют унитарии и кальвинисты. Так, в стихотворении «Рукоять топора» фермер-янки заходит в дом столяра-баптиста франкоканадского происхождения с полным сознанием собственного превосходства:
Пусть не скрывал он радости своей
(Когда был рад), что в дом его вошел я.
По мне — так если что в руках горит
И спорится, какие, в общем, счеты
Между соседями быть могут. Даже если
Француз, ты поселился рядом с янки —
К чему юлить? Достоинство дороже.
В стихотворении «Снег» миссис Коул, однако, гораздо резче отзывается о проповеднике-евангелисте Месерве:
Мне мысль одна о нем — и та противна.
У самого, слыхать, все семеро по лавкам,
А он который год в убогой секте.
Их и себя когда-нибудь погубит.
О нем услышишь раз — и жить не хочешь.
И все же соседские отношения побеждают. Янки признают исключительную образованность баптистов, и даже неумолимая миссис Коул всю ночь не может сомкнуть глаз, переживая, как проповедник Месерв доберется в ненастье до дома.
В пасторалях Фроста героем становится не умудренный и утомленный жизнью аристократ, а простой горожанин, часто студент, который подрабатывает летом на ферме; селяне, которые его окружают, в свою очередь, не благородные дикари или комичные простофили, как было принято изображать их раньше.
В стихотворении «Сотня воротничков» застенчивый щепетильный профессор колледжа оказывается в одном гостиничном номере с вульгарным толстяком, которых собирает с фермеров в округе деньги для подписки на местную газету, а в промежутках пьет виски. И тем не менее симпатии читателя в конце концов на его стороне, но отнюдь не по эстетическим соображением. Казалось бы, ведь именно профессор — эстет и демократ если не в душе, то в принципах — должен привлекать нас. Но, читая стихотворение, мы понимаем, что профессор всего лишь жертва жизненного пути, который страшно сузил его человеческие интересы. Тогда как вульгарность второго героя оправдана дружелюбием, которое — в отличие от фальшивого дружелюбия галантерейного профессора — покоряет своей естественностью. Вульгарность здесь неагрессивна, ненавязчива, а потому симпатична:
«Но, может быть, они не так уж рады —
не то, что вы, конечно, — этой встрече?» —
«Да бросьте!
Неужели я последний доллар выну
Из ихнего кармана? Ведь не хочешь —
так не плати. А я — я ехал мимо
И заглянул к ним как бы между делом».
В стихотворении «Неписаный закон» фермер — из городских — ненароком обижает одного из своих наемных работников:
«В чем дело? Что с ним?» —
