Дун Цин: Конечно, вам надо было стоять рядом! Когда ты в последний раз видел, что мама плачет?
Ян Найбинь: Когда пришло уведомление, что меня зачислили в университет.
Дун Цин: Бывало ли, что вы сомневались в успехе, боялись не выдержать?
Тао Яньбо: С того дня, как мой ребенок пошел в школу, и до самых вступительных экзаменов в университете я каждую ночь плохо спала, то и дело просыпаясь от страха. Я всё время думала: что если он говорит недостаточно хорошо, что если его речь так и останется неразборчивой – какое будущее его ждет? Только когда он поступил, у меня сердце вернулось, наконец, на место, и я обрела уверенность.
Дун Цин: Я думаю, вашу шестнадцатилетнюю историю невозможно рассказать полностью даже за несколько дней.
Тао Яньбо: Как бы там ни было, у нас всё хорошо, а значит, оно того стоило. Это радует меня больше всего. Недавно я придумала мужу прозвище – «вожак стаи».
Дун Цин: Почему?
Тао Яньбо: Потому что все эти годы он каждый фэнь, который зарабатывал, отдавал мне, потому что заботился о нас, как настоящий вожак стаи. Он нас любит – глубоко, искренне, по-настоящему.
Дун Цин: Да, счастье в любой семье зависит от супругов, от их совместного вклада. Найбинь закончил университет и сейчас работает в городской ассоциации инвалидов Тяньцзиня, так ведь?
Тао Яньбо: Да.
Ян Найбинь: Инвалиды – такие же, как и я, у них тоже есть проблемы, им тоже трудно. За столько лет мама своей любовью помогла мне вырасти, стать взрослым, поэтому я хочу передать частичку этой любви другим.
Дун Цин: Очень хорошо сказано. Благодаря маминой любви ты смог вырасти и стать полезным для общества человеком. Сегодня Найбинь помогает людям с ограниченными возможностями, делая их жизнь лучше. А теперь попросим его прочитать что-нибудь для своей мамы.
Ян Найбинь: Я хочу прочитать отрывок из произведения писательницы Бин Синь[29], которое называется «Письма маленькому читателю».
Чтения. Бин Синь. Десятое письмо
Мой дорогой маленький друг!
Я люблю сидеть рядышком с матерью, держась за рукав ее одежды и уговаривая ее, чтобы она рассказывала мне про мои детские годы.
Мать задумчиво улыбается и начинает тихо рассказывать.
«Когда тебе и трех месяцев не было, ты заболела. Слышала шаги – тебе несли чашку с лекарством – и сразу понимала, пугалась, начинала плакать. Много людей стояло вокруг твоей кроватки, а ты так жалобно, таким просящим взглядом смотрела – не на других, только на меня, как будто узнавала среди многих, что я – твоя мама!»
В эту минуту уголки глаз у нас обеих увлажнялись.
«Когда тебе только исполнился месяц, тебя вынесли в большую комнату – показать родственникам. Ты была красиво одета, в розовом шелковом халатике, который подарила твоя тетя, жена моего старшего брата, а на головке у тебя была ярко-красная шапочка, обшитая по краям черным атласом… Все тети и невестки увидели, какая ты румяненькая, а я так гордилась этим…»
«…Тебе было всего семь месяцев, мы все стояли на палубе морского корабля, у самых поручней, и я тебя крепко держала. Волны шумели, а ты уже могла сказать “мама” и “тетя” …»
На эту тему отец с матерью то и дело спорили. Отец утверждал, что нет на свете таких детей, которые в семь месяцев умеют говорить. Мать стояла на своем – мол, так и было. В истории нашей семьи этот вопрос до сих пор остается не выясненным до конца.
«Ты крепко спала и услышала, как кричат нищенки, – подумала, что они твою маму забирают. Проснулась в холодном поту, испуганная, села в кроватке, а губы все синие, и горло перехватило, слова сказать не можешь. Я из другой комнаты подбежала к тебе, прижала к груди, долго-долго не могла успокоить. С тех пор даже когда ты спала, я не решалась отойти от твоей кроватки».
Этот эпизод я, кажется, помню. Даже сейчас, когда пишу, – перехватывает горло.
«А один раз ты серьезно заболела. На полу были циновки, я ползала на коленях по полу, держала тебя на руках. Стояла ужасная жара, отца твоего не было дома. Ты постоянно говорила что-то, длинные фразы, хотя ребенок, которому еще и трех лет нет, так не умеет. Ты была необычайно умная, и мне непонятно почему становилось очень тревожно, страшно даже. Я дала телеграмму твоему отцу, написала, что и телесно и духом уже не могу больше держаться. И вдруг, откуда ни возьмись, – гроза, очень сильная. Я вся в тревоге, ты тяжело больна, и твоя кормилица, тоже совершенно измученная, – мы все погрузились в глубокий сон. Эта буря вырвала тебя из объятий духа смерти, спасла».
