— Что это ты такой встрёпанный? — басистым голосом спросил Стрелич.
— Стрелич, пойдём… есть дело…
И он потащил его за руку вниз по лестнице.
— Никогда не видал тебя таким. Что тебя расшевелило? — говорил Стрелич и едва поспевал за ним.
— Слушай, — сказал Гроздин, когда они спустились вниз и шли по двору, — ты устрой это… Только поскорее, надо сегодня.
— Да что именно? Ты, кажется, слегка тово… а?
Он показал на лоб, в знак того, что у Гроздина там не в порядке.
— Нет, не то… Да, я ведь не рассказал тебе… Видишь ли, я сегодня должен обвенчаться…
— Что-о? Ты? Гроздин? Дитя малое? Грудной младенец?
Всё это были шутливые прозвища, которыми Стрелич награждал своего юного приятеля.
Этот гигант был гораздо моложе своего внешнего вида; он был старше Гроздина всего на два года, а тому было двадцать три. У него была манера всё говорить в виде шутки.
— Нет, — сказал Гроздин, — ты отнесись серьёзно. Понимаешь ли, это нужно сегодня… Она бежала от опекуна. Это оттуда, где я был на уроке. Опекун — полковник… человек отживших взглядов… Замуж выдаёт, а она… врачом хочет быть… Понимаешь ли? Надо сегодня…
— Это что ж, любовь у вас, или как?
— Никакой любви. Я с нею трёх десятков слов не сказал, но она ко мне обратилась, ей не к кому, понимаешь?..
— Гм… Я, положим, понимаю, а только… Как бы это тебе сказать… Знавал я один такой случай… Тоже вот так, ради идеи, повенчались, а потом она в него как вцепилась… И всю жизнь отравила… Ведь ты её не знаешь?
— Конечно, нет, но… но видно… она честная натура… Одним словом, Стрелич, я прошу тебя, устрой; не рассуждай… Я ведь не мальчишка…
— Да, ты не мальчишка, а только грудной младенец.
— Прошу тебя…
— Ну, ладно, ладно… Экий ты восторженный!.. Откуда взялось?.. Ну, что ж, у меня тут есть один молодой батюшка, приятель… он, если его попросить да растолковать, в чём тут дело, наверно согласится… Ведь дело чистое… Да, она хоть метрику-то захватила?
— Не знаю, не знаю.
— То-то, узнай… Иди домой, а я направлюсь в кухмистерскую, там подберу компанию. Да, ведь кольца нужны… У тебя деньги есть?
— Всего три с полтиной.
— Маловато. Впрочем, у меня рубля четыре найдётся. Я забегу тут в лавочку ювелирную и куплю вам серебряные, позлащённые. А я, брат, к тебе шёл, думал — на бильярде сыграем. Потом сыграем? После венчания, а? — спросил Стрелич, усмехнувшись.
— Не дури, Стрелич, время дорого…
— Ну, ладно, ладно.
Стрелич ушёл, а Гроздин вернулся домой. Ольга Александровна, конечно, и не думала отдыхать.
Когда он вернулся, она уже чувствовала себя как бы его товарищем и рассказывала ему свои приключения, как она ехала ночью, как боялась погони.
— Я приехала в Москву, — говорила она, — точно в Вавилон. Ничего не понимаю, всё для меня ново, всё чужое… И я боялась, что вы не захотите даже выслушать меня…
— Вы не имели права так обо мне думать, Ольга Александровна.
— Это правда. Я теперь каюсь… Но ведь… я таких людей ещё не видала.
— Мы все такие. Вот сейчас увидите нескольких; мы все простые, Ольга Александровна.
Он рассказал ей про Стрелича, как он с ним встретился и как тот пошёл собирать шаферов и покупать кольца.
Она покраснела и схватилась за свою кожаную сумку.
— Ах, пожалуйста, возьмите. У меня с собой сто семьдесят рублей… Я два года копила их. Вот, возьмите на кольца.
— Это вы потом Стреличу отдадите. У меня денег не было, так он на свои купит.
Послышались в коридоре шаги, и в комнату вошло несколько молодых людей, под предводительством Стрелича. Их познакомили с Ольгой Александровной.
— Ну, вот, я и к батюшке забежал! — объяснял Стрелич. — Я ему сказал даже, чтоб чай приготовил. Это вместо шампанского… он у меня. Славный… А метрику-то захватили? — спросил он, обращаясь к Ольге Александровне.
Оказалось, что метрика с нею.
— Ну, господа, я думаю, мы пешком пойдём? Это ведь недалеко.
Уже сторож отворял маленькую домовую церковь, когда они вошли в ограду. Они встретили здесь батюшку. Он взглянул на Ольгу Александровну, на её коричневое платье и на саквояж, повешенный через плечо, и покачал головой, но ничего не сказал.
Вошли в церковь; сторож уже приготовил всё к венчанию. Зажгли свечи и началось венчание. Стрелич — он происходил из семинаристов и знал церковную службу — присоединился к дьячку, пел и читал апостола и даже постарался вынести конец. на самую верхнюю ноту.
