Забегая вперёд, можно заметить, что в первые десять-пятнадцать лет творческой жизни Чингиз Айтматов действительно только делился пережитым или выплёскивал на бумагу то, что ему, его сердцу и душе, никак не давало покоя. Об этом, пожалуй, наиболее точно сказал поэт: писать «по мандату долга».
Именно потому, что Айтматов считал себя обязанным рассказать о величии духа самых простых людей в самое трудное время, и появился гениальный реквием о войне — «Материнское поле». Чуть раньше, в 1957 году, вышла повесть «Лицом к лицу», а в 1962 году — «Первый учитель» — волнующее повествование о человеке, приобщающем своих юных питомцев к свету знания. В этих произведениях писатель рассказывает о том, что он своими глазами видел, в точности описывая места, где происходили события. Любопытно, что в самых ранних рассказах, появившихся до «Лицом к лицу» и «Джамили» («Сыпайчи», «Трудная переправа», «Белый дождь»), автор всячески смягчал краски, словно бы опасаясь представить жизнь во всей её суровой и неприукрашенной правде. Не хватало опыта, а может, обычной человеческой зрелости. Наверное, эту пору можно назвать временем поиска путей, собственного голоса, тем, героев. Осознание того, что не нужно бояться правды, сколь бы ни была она неприглядна, пришло позже, когда писались «Повести гор и степей».
Говоря о трудном детстве и не менее трудной юности Айтматова, не стоит упускать из виду, что это само по себе далеко не всегда зажигает фитиль художественного творчества. Нужен ещё негасимый огонёк души, а её возвышает и очищает Божья благодать — любовь. И мы, читатели Айтматова, должны благодарить судьбу и Господа Бога, что именно в годы войны, в мрачное время общемирового бедствия на подростка Чингиза снизошла любовь, что пережил он светлое потрясение встречи с женщиной. И мир для него стал другим, и сам он резко переменился. Его чувствительная и униженная, израненная душа впервые ощутила, быть может, сама ещё того не осознавая, «неба содроганье», впервые увидел он «горний ангелов полёт».
И в нём проснулся поэт, художник.
О той ранней влюблённости вспоминают очевидцы, рассказывают близкие родственники. Но лучшее ей свидетельство — «Джамиля». Да, была в его юношеской жизни своя Джамиля, было сильное чувство, была и горькая разлука. Правда и то, что это была любовь полудетская. Какое это имеет значение? Не будем искать документальные подтверждения или опровержения давних историй. Важно одно: именно они, можно смело предположить, разбудили в Чингизе художника, произошло то, что психоаналитики назвали бы «сублимированием», то есть исключительно сильным возбуждением, открывающим выход внутренней духовной энергии. Как заметил Зигмунд Фрейд, один из источников художественного творчества кроется именно в данной сфере чувств и психических переживаний, от которых зависит степень того самого «сублимирования», которое, бывает, длится всю жизнь.
Таким образом, два важных обстоятельства пробудили в Айтматове поэта, художника, гуманиста и в сильнейшей степени определили взгляд на мир. Первое — это все те неимоверные трудности, с которыми ему после потери отца пришлось столкнуться в совсем ещё нежном возрасте и которые в военные годы и вовсе навалились тяжким бременем. Второе — благословенная встреча с любовью или первое пришествие мадонны (судьба потом дарила ему и другие, не менее сильные переживания и счастливые встречи), случившееся в те же военные годы.
Была ли эта встреча юного Чингиза с его замужней, как и дантевская мадонна, Беатриче окутана какой-то тайной, мистическим флёром? Великий итальянец так описывал эту встречу со своей возлюбленной: «...собравшиеся сопровождали одну из благородных дам, которая в этот день вышла замуж, а по обычаю города приличествовало, чтобы она, когда впервые сядет за стол в доме новобрачного, была в окружении других дам... И как только я решился так поступить, мне показалось, что я ощущаю чудесный трепет в левой стороне груди, тотчас же распространившийся по всему телу. Тогда я прислонился к фреске, которая шла вокруг по стенам зала, чтобы скрыть своё волнение. Боясь, чтобы другие не заметили мой трепет, я поднял глаза на дам и увидел среди них Беатриче. Тогда столь сокрушены были мои духи силою, которую Амор получил, увидев меня столь близко от благороднейшей госпожи, что в живых остались лишь духи зрения... Тогда я сочинил сонет...»
