Сначала он прорезал для ног слишком маленькие дырочки, стесняясь показывать при ходьбе кальсоны, и мы забраковали модель, как непрактичную для передвижения компанией: мешок висел ниже колен, и дядя Жора едва передвигал ноги.
– Да просунь ты их подальше! – настаивал отец. – Подними мешок выше колен, пусть торчат сапоги и немного подштанники. Будет типа простеганного ватного комбинезона с шортами. Зато пойдешь как человек, а не какая-нибудь гусеница!
– Конечно, – одобрил я, – будете как средневековый франт с картинки: шорты-бананы, сапоги, зеленые чулки обтягивают ноги, крепкая палка в руках…
Дядя Жора посмотрел на меня уничтожающе, но совет принял.
Рюкзак, который мы помогли ему надеть за спину, придавал ему вид фантастический, но бывалый: человек вышел из леса, он и спит и ходит в универсальном спальном мешке. Капюшон надежно защищает его голову от клещей и комаров…
Кряхтя и сожалея, что нет зеркала, а смотреться с лодки в воду опасно, дядя Жора взял в руки спиннинг, повесил на грудь бинокль и повел плечами:
– Ну как?
– Главное, что тебе удобно, – подбодрил отец. – Садись в лодку, капитан!
Ефима мы не нашли. В открытом сарае валялись только стоптанные сандалеты и стоял ящик пустых бутылок с запиской: «Кто возьмет – убью! Ефим». Мы привязали к мосткам лодку и поставили в сарай весла.
Автобус приехал почти пустой, и дядя Жора юркнул в него первым. Он забился к окошку и, повернувшись к отцу, сказал, что надо было дождаться темноты и тогда ехать. Он походил на гусеницу.
– Ничего, – отец похлопал его по ватному плечу. – Кронштадтские нигде не пропадали! – Он предложил ему снять с головы капюшон и надеть шляпу, но брат отказался.
Я протянул кондукторше деньги, как выяснилось – мало.
– Если с вами инвалид, пусть покажет удостоверение, – сказала кондукторша.
Я извинился и откопал еще тридцать копеек. Дядя Жора достал из футляра бинокль и навел окуляры на кондукторшу.
– Да ладно,– махнула рукой тетенька, оторвав билеты на двоих. – Пусть не показывает… – И пошла на свое место к двери.
Дядя Жора перевернул бинокль на уменьшение и посмотрел ей вслед. Две бабульки с корзинками, сидевшие сзади на возвышении, дружно перекрестились и стали смотреть в окно замороженными глазами.
В Зеленогорске мы сошли не у вокзала, а попросились у водителя доехать с ним до кольца – там начинался пустырь с подступавшими к нему кустами.
Пацан в школьной курточке, когда мы пробирались по канаве вдоль Кривоносовской, выстрелил в спину дяди Жоры из рогатки и заулюлюкал. Я потопал ему вслед ногами, но не побежал.
– Надо послать Кирюху на разведку! – вглядываясь через бинокль в конец улицы, сказал дядя Жора. – Может, и одежду принесешь?
Я сказал, что попробую.
– Дуй, Кирилл.
Дядя Жора сунул мне бинокль, а отец, покопавшись в ведре, прикрытом папоротником, достал крупного красного рака.
– Дашь Чарли, чтобы не скулил. Ключи на месте. Если нарвешься на тетю Зину, скажи, что мы пьем пиво у ларька, сейчас подойдем… И мигом обратно!
Не доходя до дачи метров двести, я лег под куст и навел бинокль на веранду дяди Жоры. Сквозь крупную листву сирени и тюлевые занавески на окнах смутно виднелась тетя Зина. Вот она появилась на крыльце, заперла дверь и, беззвучно шевеля губами, повертела головой: наверное, звала Чарли. Точно! Они вышли из калитки, и тетя Зина опустила ключи в карман халата. Огляделась и направилась в конец улицы. Чарли, шныряя по обочине и задирая лапу у каждого дерева, потрусил за ней. Скорее всего, она ненадолго пошла к соседке – Розе Ефимовне. Ага, вот они повернули к ее дому и скрылись в калитке. Я опрометью бросился назад, доложить обстановку.
Дядя Жора азартно посмотрел на меня, на отца и, выскочив из канавы, как мог, припустил к даче. Мы шагом обогнали его у поворота.
– Открывайте дверь, готовьте одежду! – распорядился он, придерживая одной рукой капюшон, а другой подтягивая то, что считалось в его одеянии штанинами.
Дядя Жора важно прохаживался у своей веранды в отцовских штанах и свитере, когда вернулась тетя Зина с Чарли и недоуменно оглядела его:
– В.чем это ты?
– Промок немного, Сергей дал сухое. Где ты ходишь?
