Белая рукоять её, сделанная из кости,
Ложится в ладонь с последующим «прости».
И в заточке мягко блеснёт бирюза,
Когда катится капля, но не слеза
По щеке её, кованной где-то в горах,
Где есть слово «честь» и нет слова «страх».
Потому что трусливые не живут
Ни вчера, ни сегодня, ни там, ни тут.
Та же алая капля, преддверье реки,
Когда тело падает со стуком глухим,
И речная волна красит алым песок,
И закат сам себе стреляет в висок,
Чтоб не видеть улыбки в её глазах,
Где в щербинках стали Аббас-Мирза
Режет воздух над осенью на куски,
На пласты, на стружки, на лепестки.
И в единую сущность упрямо множит
Сталь и кость, и мою заскорузлую кожу.
Потому что пока в мире есть лоза,
Пока солнце щурится на образа,
Пока луч изгибающегося клинка
Ещё держит в два пальца моя рука.
Пока небо не вычернило окоём –
Если мы умрём, то умрём вдвоём!
И её, о колено сломав, ребро
Кинут в гроб, как архангелово перо.
Навсегда обнажённую, без ножон,
Словно самую преданную из жён.
От зимы до зимы, от весны до весны
Тихим шёпотом рассказывать мне сны.
А пока дремлет в вымышленной оферте
В чёрных ножнах утопленное бессмертье…