Два дня Луций просидел безвылазно в общежитии, а на третий захандрил.
— Ты, дурак, сиди, не рыпайся, — учил его Линин дядя, старый вор на заслуженной пенсии. — За тобой сейчас гоняются спецслужбы регента, плюс татарва, плюс московские уркаганы, минус твоя голова.
— Боюсь за брата, — вздыхал Луций, — к чужим людям отправил его, может, бродит по улицам, а может, уже блох кормит в изоляторе.
— Ну хорошо, — довольно резко заявила Лина, — тебе нельзя лицо свое светить, а что мешает нам с дядей Лазарем твоего Ваську сыскать и припрятать. Верно, дядя?
— Да, соскучился я по нему, — вздохнул Луций, — всю жизнь вместе, а сейчас получается, что я бросил его на улице, спасая свою шкуру. Неужели у вас нет средств меня как-нибудь загримировать?
— Нет, — твердо отвечал дядька. — Я с тобой и говорить не хочу. И ты, пичужка, не лезь поперед дядьки, або контакт с мальчишкой смертельно опасен, лучше переждем. Если взяли его менты, значит, судьба у парня такая, а если он под наблюдением, прямо на нашу малину и выйдут. И никакая крыша не спасет. Вечером батя твой придет, попробуем вместе как лучше и без потерь брательника твоего вытащить. И то подумай, мальчишка на одном месте сидеть не будет, обязательно начнет высовываться и мелькнет его лицо, где не надо.
— Да он смышленый, Василий мой, он понимает, что надо затаиться, — безнадежно пытался спорить Луций, втайне понимая, что выходить в самом деле нельзя.
Вечером разговор продолжился. В нем кроме отца Лины и дядьки принимал участие седой загорелый грузин, к которому все в доме относились с подчеркнутым уважением.
— Ему в Москву не надо, — безапелляционно заявил грузин по имени Амиран, — в Москве его ждут. Давай я его с собой заберу, послужит годик-другой бойцом, потом повысим. В Москву вернешься — по любой улице пойдешь, никто ничего не скажет.
— Брат у меня, — перевел Луций разговор на интересующую его тему. — Куда я без него?
— Да и дочка моя его не отпустит из Москвы, — усмехнулся отец Лины.
— Неровно дышит на него, да? — игриво округлил глаза Амиран, но, прочитав в лице девочки обиду, притянул ее к себе.
— Э-э-э, забава моя, — нежно произнес он, — ты что, не знаешь своего крестного отца? Я не прочь посмеяться, пошутить, но помнишь ли ты хоть один случай, когда Амиран тебя подвел, плечо не подставил? И твой отец не помнит. Так что сотри с лица гнев.
— Отстань, — засмеялась девочка и обняла седую голову грузина.
Луций оттаял чуть-чуть от своих нелегких мыслей и огляделся так, будто в первый раз увидел комнату и накрытый стол. Еще месяц назад он и представить не мог, что такое возможно, но и теперь после того, как он пожил в одном из лучших отелей Европы, зала удивляла его своим восточным нарядным убранством.
— Я вот что думаю, — сказал наконец дядька. — Мы тебя, браток, подштукатурим, рост каблуками усугубим, на вихры твои оденем кепку. И пойдешь ты со мной на поиски. А сзади пустим хвоста из людей дяди Амирана. Я полагаю, что в случае прямого нападения мы отобьемся. Что нам впервой.
Правым берегом Невы в Петербурге традиционно именовался район Ржевки-Пороховых. Особенностью его во все времена было полнейшее отличие от берега левого. Дело даже не в том, что там нельзя было найти не только ни одного похожего места или здания в зеркальном отражении, но с переездом через мост Александра Невского заканчивался и старинный Санкт-Петербург. Правый берег застраивался непрерывно весь период советской власти, и с ростом этажности и по мере построения социализма дома все больше отдалялись от реки. Не минула перестройка это городское место и в XXI веке, только теперь вернулись к руслу реки.
Первое, что поразило Луция на правом берегу Невы, это обилие автомашин вокруг домов. Да и сами дома недавней постройки, каждый из которых — целый микрорайон, были очень даже пригодны для жизни.
— Отсюда не видать, — заявил дядя Лазарь. — Но на каждой крыше есть вертолет, зимний сад и хорошая русская баня.
