И началась погоня — лосиха бежала по склону оврага, а собачья ватага — выше ее. Не пускала корову в поле, налетала, кусала.
Лосиха бежала вдоль лога, на нее наскакивали и наскакивали собаки. Их становилось все больше.
Корова напугалась: всюду были собаки, необычные, страшные.
В конце концов они таки направили лосиху к тому выходу, которым обычно уходило лосиное стадо на поля. Корова обогнала собак и вскочила в глубоко врезанный ручей. Путь был знаком, он уводил на такие огромные поля, где собаки ей не страшны, там ее не догонят. Оставалось только обогнуть — ручьем! — густо вставшие на пути деревья, а далее шла ровная дорога.
И здесь-то на лосиху бросились пять сидевших в засаде псов.
В полном молчании они прыгнули на нее. Сбоку. Они впились в бока, в ноги. И сразу же Стрелка перекусила сухожилие задней ноги.
Догнали отставшие было собаки. Напали!
Лосиха билась страшно. Она ударяла собак передними копытами. Черному псу она снесла череп, но Пестрый удачно полоснул ее зубами по сухожилию другой задней ноги. Лосиха теперь не могла бежать. Она осела в воде, между заснеженных высоких берегов. Прокушенные жилы кровили. От ледяной воды тело немело, его будто и не было. Собаки сидели вокруг: теперь можно и не спешить. Но то одна, то другая собака вдруг бросалась и, рванув лосиху, отскакивала назад.
Пришло забытье. Теперь лосихе казалось: она бежит от собак полем.
А Стрелка отошла в сторону и понюхала своего щенка (он был убит). Она лизала его, а когда поднимала голову, то видела лежавшую в ручье лосиху — громадную, хрипящую.
Стрелка завыла…
— Что, что это? — спрашивал Иванов. — Они бегут как волки?
— Уйдем-ка, — шептал Алексин. — Быстрей!
В Сосновке они постучались в первый же темный дом.
Деревни Сосновку и Березняки разделял лесной овраг. Глубокий. Он зарос черным лесом, имел собственную речку, собиравшуюся из множества родников.
Было в этом овраге и свое топкое болото.
Когда-то здесь жили волки. Они выли по ночам, нагоняя тоску на деревенских жителей, и резали скотину. Но простодушных волков постепенно выбили охотники. Теперь этот овраг заняли собаки.
В укромных, еще волками пробитых лазах ходили они; за ними охотились, их караулили с ружьями. И одичавшие собаки припомнили привычки древних собак. Они научились идти след в след и путать охотников, пробегая по мелкой воде.
Стаю водили Стрелка и Пестрый.
Стрелка была всегда настороженная собака, а тот разумен и удачлив.
…После охоты сытая стая ушла в овраг. Спали весь день.
И снова пришла ночь.
Теперь все уцелевшие собаки были на болотном островке посреди оврага. Щенки возились, взрослые сидели молча: они ощущали вхождение в свою жизнь чего-то нового.
Они видели людей, пахнувших так знакомо. И в неистребимой собачьей устремленности к человеку подошли к ним. Был страх, но и надежда, что позовут!
Люди зашевелились и — выстрелили в них.
Стрелка яснее других ощутила вхождение этого нового: на нее охотились городские добрые старики.
Надо бежать! Скорей! И она запрыгала с кочки на кочку.
Собаки глядели ей вслед. Она остановилась и заскулила — Пестрый тоже пошел. Потянулись за ним щенята, а там поднялись и остальные собаки.
Прыгая по кочкам, стряхивая снег, они выбрались из оврага и вдруг побежали. Впереди стаи легко, волчьим скоком, несся Пестрый.
Весьма надоевшие старички уезжали.
Собираясь, опять посетовали на свою неудачную охоту ночью.
Егерь ухмылялся — какая там неудача!
— Полный успех! Я проследил, собаки ушли из леса, мы отделались одним только лосем. Но что они с ним сотворили! Понимаете, загнали в ручей, заморозили. И обгрызли, конечно.
— Куда же ушли?
— Сначала в город.
— В город?… Сначала?…
— Ну да! А потом вернулись ко мне в лес и тут же, слава богу, ушли. Следы их ведут на северо-восток. В тайгу они подались, так я их понял. Ох, и зададут они тамошнему зверью.
Старики переглянулись. И заторопились выходить — у крыльца их ждал «газик».
Они радовались: домой, домой… И в дороге толковали между собой, что по случаю ссоры с женой Никонов продает щенка-сеттереныша. Надо помогать собачке. (Диких же старались не вспоминать, выбросить из памяти их сиротливые тени.)
