— Как это вам удалось убежать от вашей матушки? Я был уверен, она заставит вас и ваших сестер усиленно отдыхать перед вечерним торжеством.
Честити тряхнула головой и сказала:
— Разве вы не знаете? Теперь я делаю все, что пожелаю!
— Вот как? Значит, вы, наконец, добились свободы! Ну, и как вы себя ощущаете в новом качестве?
— Чудесно! Теперь я — хозяйка своего положения, и собираюсь оставаться ею всегда!
Алекс задумался: совсем не такого ответа желал бы услышать мужчина от девушки, которую он собирается сделать своей женой.
— Похоже, вы намереваетесь стать отшельницей, — произнес он, пытаясь прояснить ситуацию.
— Конечно, нет. Но ведь можно принимать участие в жизни общества, не связывая себя по рукам и ногам.
— Но Честити, вы, конечно, не исключаете возможность замужества, — возразил он не слишком учтиво.
Глаза Честити вспыхнули от смущения и гнева. Как смеет он дразнить ее подобным образом? Не сказав ни слова, она развернулась и быстрым шагом пошла прочь, резко окликнув собаку.
— Вот ты и сказал ей правду, — пробормотал Алекс, грустно покачав головой. А впрочем, оно и к лучшему. Продолжая сердиться на него, она избежит более серьезных неприятностей.
А потом он ей все объяснит.
Настроение Честити было ужасным. Ей совершенно не хотелось ни танцевать, ни общаться с кем бы то ни было. Но, несмотря на ее заявление о независимости, она подчинилась давлению матери и стала одеваться.
Она старалась избежать встречи с Алексом, и потому оставалась в своей комнате до последней минуты. Тем не менее, оделась она очень тщательно. На ней сверкало изумрудно-зеленое платье, специально заказанное матерью к нынешнему празднику. Взглянув на себя в зеркало, она решила, что, пожалуй, есть некая выгодная сторона в том, что тебе уже двадцать четыре и ты задвинута в дальний угол, как не пользующийся спросом товар. По крайней мере, ты можешь носить цвета, которые тебе идут, а не только голубое и розовое.
Мать разрешила ей надеть фамильное украшение — тяжелое золотое колье, осыпанное изумрудами. Служанка Рози отполировала его до блеска, и радостно всплеснув руками, объявила, что оно изумительно смотрится на шее Честити. Самый крупный изумруд лежал как раз в ложбинке ее груди, и она подумала, что это и в самом деле красиво.
Честити смущенно поправила глубоко вырезанный лиф своего платья, на что Рози заметила:
— Вы неотразимы, мисс. Не беспокойтесь. Мистер Фицсиммонс не сможет отвести от вас взора.
Честити недовольно нахмурилась и вскинула голову. Почему все так уверены, что ее волнует мнение Фицсиммонса?
Отступив назад, Рози внимательно осмотрела Честити.
— Ваша мать никогда не надевала это ожерелье, мисс. Она и не могла его носить, но вы, мисс Честити, в нем просто великолепны.
Честити спустилась вниз в самую последнюю минуту и села в один из экипажей рядом с леди Рэйвенвуд.
Алекс наблюдал за ней из своей коляски. Когда Честити появилась в дверях дома, освещаемая мягким сиянием факелов, он почувствовал, что теряет самообладание. Только ее одну он желал бы видеть рядом с собой, наслаждаться каждой минутой, проведенной вместе.
— О чем задумались, мистер Фицсиммонс? — поинтересовалась Транквилити, сидевшая в его экипаже.
— Ни о чем, — ответил он.
— Сегодня довольно прохладно, — попыталась она продолжить беседу, подсаживаясь поближе.
— Декабрь, как никак, — сухо бросил Алекс.
Леди Хартфорд уселась в тот же экипаж, что и Честити. Тщательно расправив свои юбки, она обратилась к леди Рэйвенвуд и леди Костейн:
— Мистер и миссис Гарольд Симпкинс — самые тщеславные люди из всех, кого я знаю, но именно поэтому их празднества всегда проходят с большой пышностью и пользуются такой популярностью среди людей нашего круга.
— Вы имеете в виду нас с вами? — заметила леди Рэйвенвуд с усмешкой.
— Да, хотя это довольно странно, — продолжала леди Хартфорд, не поняв сарказма леди Рэйвенвуд. Миссис Симпкинс — дочь какого-то бедного баронета из Йорка, а мистер Симпкинс заработал все свои деньги, играя на бирже. Говорят, его отец был простым шахтером.
— Шахтером! — Воскликнула леди Костейн, которая слушала с нескрываемым интересом.
